Никогда не отпущу тебя
Шрифт:
Моди снова притянула его к себе, поглаживая по спине, и взволнованно заговорила:
— Да, мы будем ее любить. И я буду присылать тебе фотографии и отпечатки ее ножек, а когда она начнет говорить, то запишу, как она произносит «Папа Холден». Она всегда будет знать, что перед Клинтоном у нее был еще один папа, который так сильно ее любил, что дал ей семью, которую больше всего для нее хотел. И когда ты приедешь к ней, Холден, она тебя узнает. Она тебя узнает и уже будет тебя любить. Я обещаю тебе это, сынок. А теперь скажи мне, что ты и эта милая девушка делаете в четверг, в День Благодарения, потому что я…
Моди
Он увидел, как она беззвучно произнесла «Я тебя люблю», затем закусила нижнюю губу и прижала к сердцу запястье с их инициалами.
***
Гризельда узнала о самоотверженности и мужестве Холдена ещё в те нелёгкие дни в подвале — когда он сотни раз нарочно дерзил Калебу, чтобы тот отвлёкся от Гризельды и избил его вместо нее, или когда он просто требовал этого, потому что не мог видеть, как ей причиняют боль. Свойственная ему функция защитника была отличительной чертой его характера и главной причиной того, что военная служба стала для него таким разумным решением и так органично вписалась в его жизнь. Он был защитником — бескорыстным, отважным и бесстрашным — качества, которые в избранной им профессии сложно переоценить.
Но до того момента, как Холден передал свои родительские права своему лучшему другу, Гризельда не понимала, каким бездонным, на самом деле, было благородство его души.
Люди любят говорить что-нибудь вроде: «Я, конечно, отзывчивый человек, но даже у моей отзывчивости есть границы». Или «Я считаю себя добрым, но на подобное закрыть глаза не могу». У людей изначально существовали пределы их добродетели, и, как это ни печально, но как только мы созрели, как только мы узнали, что жизнь не черно-белая, а с миллионами других оттенков, этот факт стал привычной частью нашей жизни.
Когда в той больничной приемной Холден отдал свою дочь, Гризельда поняла одну поразительную вещь, и она заключалась в том, что его добродетели предела не существовало. Его бесстрашие, бескорыстие и желание защитить не знали ни границ, ни барьеров, ни рамок, ни условий. Короче говоря, его любви не было конца.
И ее смехотворные волнения о том, поженятся они или не поженятся, рассеялись, словно пыль в ветру, словно их никогда и не было. Потому что перед ней стоял мужчина, о котором мечтает каждая женщина, и она всем своим сердцем поняла, что создав Холдена Крофта, Бог сделал нечто экстраординарное. И поняла ещё кое-что: Несмотря на жуткие несчастья, выпавшие ей в жизни, сейчас всё пришло в равновесие, потому что Холден целиком и полностью принадлежал ей.
— Это было потрясающе, — сказала она, отъезжая от больницы и разворачивая машину в сторону его квартиры на Главной улице. — Холден, то, что ты сделал, было потрясающе.
Он глубоко вздохнул.
— То, что я сделал, было необходимостью. Я имею в виду, какой п-придурок-отец сохранял бы свои родительские права, если бы точно знал, что в обозримом будущем он не увидит своего ребенка больше одного или двух раз в год?
«Большинство, — подумала она. — Из гордости. Или эгоизма. Или страха. Или псевдо любви».
Он продолжал:
— Знаешь, Гриз, я не святой. Мне просто повезло. Мне повезло, потому что Джемма выбрала именно Клинтона, а я знаю Клинтона и доверяю ему. Вот, если бы это был какой-нибудь другой
Она взглянула на него, и уголки ее губ слегка дёрнулись вверх.
— Стоп. Погоди-ка, — сказал он, положив руку ей на бедро, и улыбнулся, с любовью глядя на нее своими серыми глазами. — Второй. Второй раз в жизни мне повезло. П-первый раз был, когда я попал к Филманам.
— Филманы были ужасными людьми, — произнесла Гризельда, сворачивая в переулок, где, как она помнила, раньше стоял его грузовик.
— Да, — ответил он.
— А Калеб Фостер? Он был чудовищем.
— Да.
— И мы расстались десять лет, — сказала она, заглушив двигатель.
— Да.
— А ты думал, что я мертва.
— Да, думал.
— А потом твоя девушка забеременела.
— Да.
— А другую твою девушку избили.
Он поморщился.
— Прости, что так вышло.
— Знаешь что, Холден Крофт? — дерзким тоном спросила она, пропустив мимо ушей его ненужные извинения и отстегнув ремень безопасности, чтобы опереться на мягкий кожаный валик между двумя передними сиденьями Мерседеса Маклелланов.
— Нет, — ответил он, наклонившись так близко, что она почувствовала на своих губах дыхание.
— Самое время, чтобы тебе немного повезло.
А потом это было уже не его дыхание. Это были его губы. Он целовал ее безумно, глубоко, словно он был пустыней, а она — дождем, и он не мог ею насытиться, будь у него даже миллион жизней. Он обхватил ладонями ее лицо, его рот снова и снова терзал её губы, жаркое скольжение его языка у нее во рту сводило с ума, а валик удерживал его далеко, слишком далеко от нее.
— Наверх, — выдохнула она, грудь поднималась и опускалась от прерывистого дыхания. — Пожалуйста.
Задыхаясь, как и она, он провел рукой по волосам. Затем вышел из машины, захлопнул дверь и, обойдя с другой стороны, открыл ее дверь. Она взяла его за руку, и он что есть силы бросился вперед, не оглядываясь на нее, по переулку, за угол дома, на тротуар, нервно роясь в кармане в поисках ключей, затем как можно скорее отпер замок.
Не выпуская из своей руки ее ладонь, он пустился вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, от чего Гризельда практически летела за ним. Когда он открыл дверь своей квартиры, у нее кружилась голова, и она не могла отдышаться. Затащив Гри за собой вовнутрь, он прижал ее спиной к двери и стянул через голову ее свитер. Из-за трех месяцев томительной разлуки между ними возникла острая необходимость друг в друге, и они не собирались больше ждать ни минуты.
— Раздевайся. Сейчас же, — прохрипел он и, расстегнув у нее за спиной застежку лифчика, впился губами ей в губы. Лямки скользнули вниз по ее рукам. Обнажив груди, Гризельда сбросила лифчик и потянулась к пуговицам его рубашки. Всосав в рот его язык и проглотив низкий, жаркий стон, она сдёрнула ткань с его широких плеч, и рубашка упала на пол. Он обрушился на ее своим телом, затвердевшие кончики ее грудей вжались в его налитые мышцы, ставшие еще крепче за несколько недель в лагере новобранцев. Она почувствовала произошедшую в его теле перемену, и при мысли о том, каково это, лежать под ним, когда в тебя вколачивается вся эта сила и мощь, ее внутренности начали плавиться от возбуждения.