Никогда не подсматривай

Бэйн Екатерина

— Ладно, — сказала я, — хочу утку. И пирожные тоже. И трюфеля.

По столовой пронесся вздох облегчения.

— Молодец, дорогая, — улыбнулся отец, — самое главное — это хороший аппетит. Он тебе просто необходим.

— Ты не ешь потому что расстроена? — поинтересовалась Алиенор.

— Сюзон всегда плохо кушала, — отозвалась мама, — сколько раз в детстве я уговаривала ее скушать еще хоть ложечку. Иногда на это приходилось потратить несколько часов.

Неожиданно я вспомнила один из таких завтраков. Мама сидит рядом со мной в детской и пристально

наблюдает за тем, как я ем. Точнее, как я делаю вид, что ем. На это стоило посмотреть. Минут десять я ковырялась в тарелке, переворачивая пищу ложкой и ища наиболее подходящий кусочек. Но так как такого не существовало, по крайней мере, в моей тарелке, я наконец подцепляла на ложку микроскопическую крошку, клала ее в рот и принималась долго и тщательно пережевывать. На это у меня уходило не меньше пяти минут. После того, как я это прожевывала, обнаруживалось, что жевать в сущности было нечего и во рту у меня ничего нет. Так что, неудивительно, что у родных не хватало терпения выдерживать это. Самой настойчивой была мама. Она могла просиживать со мной по несколько часов и все-таки добивалась своего: я съедала хотя бы половину содержимого тарелки.

Насколько я помню, я никогда не отличалась повышенным аппетитом. Если б мне не напоминали, что я должна позавтракать, пообедать или поужинать я, наверняка, так ничего бы и не ела. И это в обычные дни. Что же удивительного в том, что сегодня я вообще не могла заставить себя хоть что-то проглотить. В горле застрял комок, а желудок чувствовал себя так, словно я недавно уже завтракала и притом весьма плотно. Один вид съестного вызывал у меня рвотный судороги. Я старалась не смотреть в тарелку, но приливу аппетита это не способствовало.

После завтрака я вышла в сад и села на скамейку под старым раскидистым деревом. Его тень полностью загораживала солнце и охраняло утреннюю прохладу. И главное, я могла не опасаться солнечного удара. Впрочем, сейчас меня это не волновало. Может быть, это и хорошо, пусть будет солнечный удар. Мне станет плохо и визит жениха хотя бы на сегодня отменится. Как мне было тошно, не передать словами. В голове были сплошь мрачные, беспросветные мысли и безумные идеи, как всего этого избежать. Ничего путного.

Будучи полностью поглощена размышлениями, я не услышала шагов и очнулась лишь тогда, когда почувствовала чью-то руку на плече. Повернув голову, увидела Алиенор.

— Начинается дождь, Сюзон, — сказала она, — пойдем в дом. Ты промокнешь. Я послала слугу за трюфелями. Они будут к вечеру, как раз к приезду твоего жениха.

Слово «жених» вызвало у меня непроизвольную дрожь. Я повела плечами, стараясь избавиться от руки сестрицы, но она крепко меня держала. Не убирая руки, она наклонилась ко мне и спросила, заглядывая в глаза:

— С тобой все в порядке, котенок? Скажи мне правду.

— Я постоянно говорю правду, а мне никто не верит. Нет, со мной не все в порядке, — отрезала я, — я чувствую себя просто гадко.

— Но ты ведь не собираешься закатить еще одну истерику? — встревожено заявила она, — знаешь, дорогая, истерики плохо сказываются

на нервах. И потом, ни к чему демонстрировать свое дурное настроение нашему гостю.

— Почему? — вызывающе спросила я.

— Ты ведь не хочешь испортить впечатление, правда?

— Очень хочу. Просто мечтаю об этом. Не знаю только, что именно мне устроить. Завизжать или упасть на пол и задрыгать ногами.

— Сюзон, перестань, — поморщилась Алиенор, — уж передо мной-то можешь не разыгрывать комедию. Я ведь знаю, как ты к нему относишься.

— Неужели? — прищурилась я, — если б ты действительно это знала, то постаралась бы, чтоб я никогда в жизни с ним не встречалась.

— Вот уж глупость, — фыркнула она, — нужно учиться справляться со смущением. Подумай только, как ты будешь с ним счастлива. Он просто прелесть. Такой очаровательный мужчина. Если бы я не была замужем, то стала бы твоей соперницей, — она хихикнула, — и что бы ты тогда сказала, интересно?

— Я сказала бы, что ты — полная дура. Поскольку ты моя сестра и твое будущее мне небезразлично. Вот, что бы я сказала.

— Грубиянка, — нахмурилась сестрица, — не пойму, что с тобой творится. Неужели, тебе так трудно переломить себя и признаться, что ты влюблена в него?

— Мне не в чем признаваться.

— Ну, что ты за упрямица! Уж мне-то можешь сказать. Хотя я не вижу в этом ничего стыдного.

Я возвела глаза к небу. Такое впечатление, что мы говорим с ней на разных языках. Боже, что творится на свете!

— Послушай, Сюзон, твой жених — лучшее из всего, что было, есть и когда-нибудь будет. Тебе неслыханно повезло. Я уверена, когда ты познакомишься с ним поближе, то поймешь это.

Вот уж чего я хотела меньше всего, так это знакомиться с ним поближе. Все, что угодно, только не это! Встав, я отозвалась:

— Пойдем в дом, Нора. Начался дождь. Мы вымокнем.

— Хорошо, но сначала я хочу услышать от тебя одну вещь, — Алиенор подхватила меня под руку, — признайся, что любишь Грандена. Я никому не скажу, клянусь.

— Я похожа на влюбленную?

— Очень, — она засмеялась, — судя по твоему виду, ты просто изнываешь от любви. И не делай таких огромных глаз, меня не проведешь. Только не считай, что время тянется слишком медленно. Напротив, это лучшее время в твоей жизни. Прелюдия — самое замечательное место в любой симфонии. Когда выйдешь замуж за Грандена — вспомнишь мои слова.

— Представляю, как я буду чувствовать себя потом, если это лучшее время в жизни, — я стиснула зубы, — наверняка, как на сковородке у черта.

Развернувшись, я убежала в дом, оставив сестру в полной растерянности.

Кто-то из нас сошел с ума. Кажется, что родные, но судя по всему, я. Больше некому. Уж мне свихнуться — раз плюнуть. Я и так наполовину ненормальная, все об этом говорят.

Упав в кресло, я откинулась на спинку и застыла. Боже, что я такого сделала? За что мне это? Почему? Я не хочу выходить за него замуж, я боюсь его, боюсь до судорог, до дрожи в коленях, до тошноты. Чудовище. Ужасное, жуткое чудовище. Не хочу!