Никогда не разговаривай с чужими
Шрифт:
От белого сада леди Арабеллы он получил что ожидал, боль успокоилась. Но ощущение небытия, ненужности, пустоты, оказывается, могло болеть сильнее, чем раны. Эта сверкающая ароматная белизна, дрожащие белые крылья каким-то странным непонятным образом указали ему на грядущее одиночество.
Не в силах отогнать такие мысли, пытаясь перебороть возрастающее чувство страха, он шел вдоль террасы, откуда весной, когда деревья не были покрыты зеленым орнаментом листвы, как сейчас, он посмотрел вниз и увидел Дженифер, которая сидела за одним из столиков. Он представил себя того, несчастного, но полного надежды. Его будущее казалось тогда завидным, его желания должны были сбыться. Непроизвольно он взглянул вниз и сейчас,
После последней встречи с ней на Женева-роуд, когда она приходила, как он решил, из соображений милосердия, он рассматривал фоторепродукции в библиотечной книге — художественный альбом картин во «Фрик-Коллекции» в Нью-Йорке и увидел лицо девушки, очень напоминающее чье-то. На картине была бледная молодая девушка с прозрачной кожей и ярко-рыжими волосами, написанная Грёзом. [22] Воспоминание об этой в некотором роде интимной вещи заставило его покраснеть, когда они так неожиданно столкнулись.
22
Жан-Батист Грёз (1725–1805) — французский художник.
Вместо приветствия девушка испуганно спросила:
— Что случилось с рукой?
Совсем не к месту он неожиданно подумал о Питере Моране. Вот уж кто сумел бы обрисовать ту ситуацию как забавное приключение. Что-нибудь вроде того, как один чудак, влюбленный в говорящую птичку, подцепил меня на вилы, ну, и так далее. Конечно же, Джон не мог так сказать, да и никогда не сможет. Вероятно, это красноречие и нравилось больше Дженифер в одном из них, а не та чепуха о людях, зависящих от нее, нуждающихся в ней. Он кратко рассказал Сьюзен историю ранения плеча.
Они спустились по лестнице вниз к столикам кафетерия, и она, да, именно она, а не он, умудрилась выбрать именно тот столик, за которым они с Дженифер сидели в тот ужасный день, когда она сказала, что хочет развода.
Когда он принес на подносе чай и два огромных куска фруктового кекса, завернутых в целлофан, он рассказал ей об этом. Он подумал, а почему, черт побери, нет? И рассказал все. Надо было что-то делать с этой пустотой, ничего большего он не имел в виду. Он рассказал бы ей и о Питере Моране, признавшемся в сексуальном домогательстве ребенка, но его запрет на разговор о таких вещах с женщиной, даже если она и полицейский, удержал его.
— У вас были плохие времена, — вздохнула девушка, — море ужаса. Но будем думать, что теперь дела пойдут по-иному.
— Надеюсь, что вы правы. Мой отец обычно говорил: «Не унывай! Могло быть и хуже», поэтому я и не унываю. Действительно, могло быть и хуже.
Сьюзен рассмеялась, а Джон подумал, что, возможно, его слова прозвучали неплохо, даже остроумно. Он был рад, что не добавил, что отец никогда больше так не говорил после смерти Черри. А потом, когда она доела свой кекс, стряхнула крошки с темно-синей юбки и кончиком пальца смахнула сахарную пудру с картинного подбородка, он подумал, а почему не пригласил ее пообедать с ним? Хорошо бы сегодня вечером посидеть в том индийском ресторанчике, в который они заезжали с Марком, у Хилл-Стейшн. Вероятно, по двум причинам, рассуждал он, когда они встали из-за стола и вышли с площадки, где и расстались. Она продолжила свой путь к северу через Сады, а он направился к Февертонскому выходу. «Две причины. Первая — я думал бы о Дженифер, представлял бы, что она — это Дженифер, и мог бы по ошибке назвать ее Дженифер. А вторая — я просто боюсь. Боюсь, что она могла бы отказаться. И это, наверно, более действенная причина, — подумал он, когда Сьюзен обернулась и помахала ему рукой. — У меня бы не хватило выдержки принять ее отказ».
5
Для
Ниже по склону Ян и Гейл гонялись за бабочками. Они не ловили их, а старались подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть. Такого размаха крыльев и необыкновенно яркую окраску они никогда не встречали дома. Стояла жара, но из-за низкой влажности она переносилась легко.
— Смешно подумать, что это место принадлежало когда-то нам, — заметил Грэхем.
— Ты это о чем? Как это нам?
— Так это же был Британский протекторат после Наполеоновских войн. Мы правили здесь почти пятьдесят лет.
Грэхем увлекался историей и собирался изучать ее и дальше в университете. Пока Ангус расспрашивал, как Британия когда-то смогла достичь берегов Ионического моря, Манго вернулся к телескопу и внимательно осмотрел его. Как глупо, что телескоп не работает. Зачем он тут стоит вообще? Своим бесполезным присутствием он только оскорбляет природу. Манго дотронулся до потемневшего латунного обруча на цилиндре, и вдруг как от внезапной искры что-то взорвалось в памяти, и решение вопроса, мучившего его месяцы, вырвалось наружу.
— Анг! — позвал он. — Грэхем!
— Ты что? — Ангус, который уже начал спускаться по склону, резко притормозил у лавра.
— Я разгадал код Московского Центра! — воскликнул Манго. — Мне только что пришло в голову, просто как озарило. Господи! Это просто чудо! Все стало понятно, ясно!
— Святой Боб! — ахнул Ангус.
— Можешь ехидничать сколько хочешь, но это так и было. — Манго вынул свой шифровальный блокнот, открыл лист с сообщениями Штерна с концевыми числами. — Смотрите! Мы узнали, что число в конце — это время. Я догадался об этом на прошлой неделе. Помнишь, Грэхем? Я говорил тебе. Я догадался, что цифры означали время. Не девятьсот сорок два, а девять сорок две, не тысяча три, а три минуты одиннадцатого. И еще я понял, что они смотрели на электронные часы, потому что у Грэхема в нашей комнате тоже есть электронные. Но сейчас я понял, что это определенные часы, это часы на башне «Сит-Вест».
— И как же ты об этом догадался здесь, на вершине холма на Корфу? — ухмыльнулся Грэхем.
— Не потому, что я — провидец, можешь не смеяться. Это из-за телескопа.
Брови Грэхема удивленно поползли вверх. Он стал натягивать футболку, которую купил на Корфу. На ней была напечатана медуза.
— Помнишь, — продолжал Манго, — Чарльз Мейблдин сделал фотографию комнаты Перча, когда ездил в Уттинг? Ну, помнишь, да? На ней много не разглядишь, но телескоп на подоконнике виден четко. Это и был ключ к коду, только мы никогда не понимали этого. Невозможно просто так разглядеть часы на «Сит-Вест» из Уттинга, слишком далеко, но в телескоп это возможно. Башня не видна тоже и от дома Рози Уайтекер, но с верхнего этажа ее увидеть можно. Остальные агенты Московского Центра могли бы увидеть башню невооруженным глазом, а если нет, то с помощью телескопов или биноклей.