Никогда_не...
Шрифт:
— Это всё отходняк, Полина, — он сдвигает фотоаппарат назад, мне на спину и привлекает к себе. Прижимаясь к нему, я чувству себя хоть и защищенно, но, в то же время, как-то… неправильно. Именно из-за одежды. Сейчас он гораздо свободнее, чем я. И зачем на мне все эти тряпки?
— Так всегда бывает, когда выложишься на максимум. Кажется, что это был твой рекорд, а дальше будешь только пытаться повторить и перебить его. Но это проходит, серьезно. Со следующим крутым результатом. Ты только не останавливайся, как я.
Он говорит, как говорил бы о спорте,
— Всё хорошо, — его губы мягкие и успокаивающие, руки — аккуратно и нежно поддерживают меня. Не знаю, как ему удаётся так угадывать, но Артур делает то, что нужно — подводит назад к свернутому пледу, усаживает на него и отвлекает еще одной фразой. — Ты просто сильно устала здесь. Поедешь со мной, отдохнёшь на пару дней. А потом вернёмся и будем собираться уже насовсем.
— Поеду? Куда это? — тут же вскидываюсь я, отматывая в голове наш с ним разговор, половина слов из которого прошла мимо.
— На хутор, к деду, — не моргнув глазом, говорит Артур и я не могу сдержать вскрик удивления.
— На какой ещё хутор? Артур, о чем, вообще, речь? Почему я узнаю об этом только сейчас? Когда ты решил? И кто это все придумал? Зачем? Ты что… Тебе без этого мало проблем? Мы и так сегодня чуть не засыпались, и вели себя как болваны-чурбаны! Нет, не думаю, что кто-то прямо подумает о нас с тобой, скорее, просто могут возникнуть подозрения… И после этого ты предлагаешь мне ехать с тобой на хутор! С тобой, Артур, вдвоём!
— Не вдвоём, а втроём, — говорит он, снимая с меня ремень с камерой, после чего пакует и прячет ее в чехол. И я не могу понять — чего во мне больше в эту секунду — умиления или злости. Он заботится о моей технике вместо меня — и, в то же время, играет, как кошка с мышкой, дразня и постоянно не договаривая.
— Втроём с кем?! — не сдерживаясь, выкрикиваю я. Терпеть не могу, когда меня вот так интригуют.
— С Вэлом, — отвечает он, как ни в чем ни бывало.
Этот ответ меня так обескураживает, что какое-то время я просто молчу, приоткрыв рот, стараясь уложить в голове новый, выходящий за рамки нормального факт — Вэлиал Донцов, мой друг, блогер и модный дизайнер добровольно поедет в селение, в котором и интернет-то не везде есть. В места, в сравнении с которыми наш городок может показаться оплотом прогрессивности, и в которых старые традиции так сильны, что я сама… Сама не хочу туда ехать.
— Артур… — больше даже не пытаюсь возражать я. Мне бы просто понять, что происходит. — Ты вообще… В своём уме? Ты, может, это… На солнце сегодня перегрелся?
— Все, Полин, остановись. Тихо, тихо… — Артур наклоняется ко мне так близко, что его глаза превращаются в одно большое размытое пятно, в глубине которых сверкают странные огоньки — то ли отсветы лампы, то ли звезд, а может, отблески моего сумасшествия. В том, то сегодня вдвоём мы дружно чокнулись там, на пляже и только сейчас это поняли, я больше не сомневаюсь.
Артур собрался ехать на хутор! Со мной! И с Вэлом!
Да меня же сожгут, привязав к сосне косами, как ту самую Галю
О боже. Козаки. Нагайки. Плётки и пытки.
Серпы и косы, которыми до сих пор, наверное, мучают и режут тех, кто провинился. Потому что «нечо», как говорил Гордей Архипович мне и Наташке всякий раз, как мы влипали с ней в очередную неприятность.
«Нечо, девчата, на грех нарываться, грех вас и сам знайдёт».
Буйную пляску моих взбешённых мыслей прерывает громкий смех Артура. Ясно-понятно. Как всегда, от волнения, все то, что проскочило у меня в голове, тут же выболтал мой язык.
— Подожди, — сквозь смех он пытается поцеловать меня, но веселье берет верх над возбуждением, и, останавливаясь, он снова смеётся — заразительно, от души. — Какие плётки и пытки, Полин? Ты о чем, вообще?
— У твоего деда, — вцепившись пальцами в его запястья говорю то, о чем помню с детства, — всегда была плётка. Тебя еще не было, а она была. И мы все ее боялись. Я не хочу, Артур. Я не поеду. Я не хочу, чтобы меня порезали серпом и привязали к сосне косами.
— Так, стоп, — видя, что моя паника не идёт на убыль, Артур становится серьёзным. — Давай по порядку, — он успокаивающе привлекает меня к себе и, прижимая голову к его груди, я слышу, как бьется его сердце. Прикрываю глаза — меня действительно умиротворяет этот звук.
— Слушай еще раз. Я говорил сегодня со своими. Целый день говорил, и это было так… мутно, — сквозь грудную клетку, к которой прижато мое ухо, его голос звучит глуше и уютно вибрирует изнутри. Стараясь снова не упускать нить разговора, не попадаться в ловушку этого ощущения, внимательнее прислушиваюсь к его словам. — Мы полдня сидели и брехали друг другу в лицо. Я понимал это. Они, наверное, тоже понимали. Иначе им бы так не припекло.
— Что не припекло, Артур?
— Надавать мне поручений и отослать к деду. Хоть на несколько дней, чтоб я уехал. Для этого прямо всё, что можно, приплели. И отвезти какие-то документы — срочно. И передать что-то кому-то на автостанции — тоже срочно. И, самое главное — здоровье деда. Что он себя неважно чувствует, а я приеду, помогу ему, прослежу, чтобы принимал свои лекарства и за хозяйством посмотрю. Ну да все это бред, — не вижу этого, но чувствую по голосу, что Артур усмехается. — Чтобы дед — и вдруг не справлялся. Вот это самая большая брехня из всех.
Слышу это — и вдруг все понимаю. В этом отсутствии сомнения в Гордее Архиповиче сквозит такая теплота и пренебрежение к самой идее, что глава клана может оказаться немощным, что мне становится не по себе.
Артур очень любит деда. Любит так крепко и открыто, как никого из семьи. Одна эта фраза вмещает в себе больше искренней любви, чем все его предыдущие рассказы о родне — механические, отрывистые, полные заученных истин: «Я должен, я часть семьи»
А тут я понимаю, что Артур не должен. Он действительно хочет этого, потому что… пугающая и неприятна мысль снова закрадывается в мозг — ну, не попрощаться же он едет?