Никогда в жизни
Шрифт:
— Никому не открывай, оденься, я приеду через десять минут. Посмотри с балкона — только свет не включай, ради Бога, — я ли это подъехал. Все.
Не мужчина — мечта. Звонок, команда, только соберешься — в надежде на «отставить!» — раскрыть рот для вечного «да, сэр, есть, сэр, разрешите исполнять?» — а тебя уже, оказывается, никто уже не слушает. Н-да. Придется исполнять. Так, джинсы, рубашка, босоножки. Сумка. Ох… Да здравствует юмор господина Ильина — самый милицейский из всех теоретически возможных!
Полчаса спустя, прислонившись к облезлой подъездной стене типовой десятиэтажки, я уже не вспоминала ни про какой юмор. К горлу подкатывало, и больше
Все-таки труп Голубя, хоть я и наткнулась на него, что называется, обеими руками (точнее, ногами), воспринимался как-то отстраненно. Да я его, собственно, и не видела: ночь, тьма кромешная, много ли с фонариком разглядишь. Единственное, о чем я тогда думала — свалить куда-нибудь поскорее. И ноги подгибались, и позвоночник как будто заледенел — но не до страха было. Рядом никого, и значит, выбираться из болота надо самой, никто не вытащит. Какой уж тут страх! Страшно стало потом, когда я на Николая наткнулась. Наверное, в мозгу сработали какие-то предохранители, и после, если что-то и вспоминалось, то вспоминалось не как реально происшедшее — со мной! — событие, а словно бы кадром из какого-то фильма. Вроде и было, но далеко и с кем-то другим.
А сейчас, в ярко освещенном закутке под лестницей (откуда, интересно, опергруппа свет протянула, на первом этаже вроде все квартиры закрыты) среди толпы народу, когда бояться было совершенно нечего, мерзкий липкий ужас схватил меня так, что рубашка приклеилась к спине. Никита под локоток отвел меня в сторонку, молча достал из кармана платок, стер пот с моего лба и отдал платок мне.
Вчерашняя брюнетка, голубевская секретарша Светлана Михайловна в своем элегантнейшем шелковом костюме цвета слоновой кости лежала на грязном полу, вытянув левую ногу и поджав правую. Правая туфля свалилась и лежала возле. Правый висок разбит, но крови немного, да и вообще на черных волосах кровь не очень видна. Страшнее всего была размазанная губная помада, розовый перламутр — казалось, что из мертвого рта сочится слюна. Господи, только бы не стошнило!
— Никита Игоревич! — тип, который к нам подошел, весь был как бы слеплен из круглых частей. Хотя полным его назвал бы разве что злейший враг. Помню старый мультик про Лошарика, так вот этот очень на него походил.
— Ну, что, Олег? — Никита повернулся к нему, всем своим видом выражая глубочайшее внимание.
Олег покосился на меня, но, видимо, решил, что начальству — а в том, что Никита тут начальство, не было никаких сомнений — лучше знать, и начал рассказывать.
— Пока телеграфно. Напали на нее где-то между десятью и одиннадцатью. Брызнули из баллончика, она закрылась руками, на ладонях явные следы косметики, и тут же стукнули по виску. Вот этим, — он показал железный прут, закрученный в какую-то немыслимую загогулину, и махнул в сторону лестницы. — Вон оттуда, из перил выдернули. Держался на честном слове, а последний излом свежий.
— Н-да, удобно, — буркнул Никита. — А почему били справа? Левша?
— Н-нет, не думаю, — покачал головой Олег. — Потом еще уточню, но вряд ли.
— Сильно стукнули?
— Да средне, сам видишь — череп цел. Это же висок, тут много не надо. Умерла практически сразу.
— Пальцев, конечно, нет?
— Конечно. В целом очень грубая имитация ограбления.
— А почему ограбления? — не выдержала я. Правда, тут же приняла вид самой благонравной девочки. Вроде
— Скажи ей, — махнул на меня Никита. — Пусть поразмыслит. Может, завтра ее будешь осматривать.
Добрый он все-таки. И чувство юмора такое… всеобъемлющее.
— На шее след от сорванной цепочки, небольшая ссадина. Кошелька нет, часы сняты. — Олег выжидательно глянул на Ильина.
— Что ж не интересуешься, почему имитация? — обратился ко мне Никита. — Или, раз уж ты такая умная, почему не предположить, что после убийцы был еще некто, который и забрал ценности?
— Подумаешь! — фыркнула я. — Какой идиот забрал кошелек, когда проще и надежнее было схватить сумочку целиком. И черта с два вы бы ее тогда так быстро опознали. Хотя... в своем подъезде... Но главное — серьги. Я еще вчера на них внимание обратила. Голову не заложу, но, по-моему, бриллианты. Цепочку, значит, сорвал, а серьги оставил? Чушь!
— Н-да, журналисты... — непонятно протянул Ильин. — Ладно, Олег, иди. Будет что-то — сразу ко мне.
— Никита, а правда, откуда вы тут вообще взялись так сразу? — поинтересовалась я. — Убийство при попытке ограбления, этим же район должен заниматься, нет?
— А-а, считай, повезло. У нее в сумочке повестка на завтра была, вот район нас сразу и оповестил.
— Какие сообразительные.
— Да какое там сообразительные! — Никита усмехнулся. — Очень им нужен лишний глухарь. А так... Ваш свидетель, значит, и труп ваш, вот вы и разбирайтесь, кто да зачем.
13.
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены...
«Титаник»
— А ты всерьез полагаешь, что я могу оказаться следующим трупом? Или так сказал, чтобы поменьше прыгала? И когда звонил, сразу поинтересовался, одна ли я. Кто у меня мог быть?
— Да ничего я не полагаю! — взорвался Никита. — Мне не нравятся совпадения. Если бы не убийство Светланы, я мог бы еще на минуту поверить в случайность истории с приемником. Но лучше перестраховаться, чем осматривать еще один труп. А эта скотина слишком шустрая!
— Ладно тебе кипятиться. Если уж меня тоже понадобилось грохнуть, то зачем такие сложности? Угнать машину, наехать и все дела.
— Ох, храни меня господи от дилетантов! — Ильин возвел очи горе. — Начиталась детективов. Во-первых, угнать машину не так просто, как тебе кажется. Во-вторых, чтобы сбить человека наверняка насмерть... в общем, это тоже не элементарно. Тем более среди бела дня. Ты когда последний раз вечером на улице была?
— А почему... Понятно, я же все время в «Прибрежном». Черт! Ну, что бы вам Светлану Михайловну на вчера вызвать. Звонил ей Голубь или нет?
— А чего ты так к этому звонку прицепилась?
— Здрассьте! Единственная возможность установить — был у Стрельцова мотив или нет.
— Ну, положим, не единственная, ведь мотивы могли быть и другие, не обязательно связанные с кредитом. Хотя это, конечно, довольно сомнительно. А тебе, гляжу, не хочется, чтобы это был Стрельцов?
— Да. Вот так. Я на него глаз положила, еще в «Прибрежном». А то останусь с разбитым сердцем.
— Врешь ты все! Глаз ты положила на меня, я изо всех сил упираюсь, а ты со всей возможной изобретательностью пытаешься меня спровоцировать. Всем хорошо, все довольны.