Никогда
Шрифт:
Он сделал еще один поворот. Изобель вздрогнула.
Они неслись вниз по улице, сворачивая на первой полосе направо, когда другая машина перед ними затормозила на свет. Желтый сменился красным. Они затормозили.
— Ворен, — сказала она, заставляя свой голос звучать настолько громко и строго через музыку, насколько она смогла это сделать. — Успокойся.
Двигатель зарычал. Он ускорился.
— Ворен, остановись! Ты меня пугаешь!
Он проигнорировал ее, резина завизжала, когда он еще раз резко повернул. Изобель принялась искать что-то, за что можно было схватиться. Но ничего не было.
Здания и свет проносились, как в тумане. Указатели на улице пролетали
Кто-то кричал на них с тротуара. Автомобиль зарычал, как зверь.
Между музыкой и скоростью, Изобель почувствовала, что ее мозг может либо расплавиться, либо разрушиться.
Музыка громыхала и свистела, когда они проносились по пешеходному тоннелю. Огни на приборной панели тускнели и угасали. Из радио послышались помехи, в то время как стрелка спидометра взлетала все выше, иногда качаясь то вниз, то вверх. Низкий, сухой голос прорвался сквозь помехи радио, скрытый посреди хора шепота. Непонятное бормотание переросло в общее шипение.
— Уходи, — прорычал Ворен сквозь стиснутые зубы. По его команде помехи прервались, а потом все прояснилось. Музыка стала еще громче и на приборной панели огоньки снова возобновили свое тускло-красное свечение. Кровь в жилах Изобель застыла. Страх шипами пронзил ее до глубины души, парализуя ее. Ее взгляд скользнул от приборной панели радио к Ворену. С кем он разговаривал?
— Ворен?..
Он снова повернул, прервав ее. Ее плечо ударилось о пассажирскую дверь, и Изобель прижала руку к стеклу, чтобы удержать равновесие. Она зажмурила глаза и заорала:
— Ты собираешься убить нас!
Он не слушал.
Она почувствовала гудящее ощущение скорости, накатившее на ее сидение и пронесшееся сквозь ее тело. Она ненавидела это чувство, как будто все полностью вышло из-под контроля. Это было именно то, что она всегда ненавидела, когда ехала с…
Изобель открыла глаза. Она ударила рукой по проигрывателю рядом с ней, выключая грохочущую музыку.
— Может, ты остановишься? — закричала она. — Ты водишь, как Брэд!
Она увидела, как его руки сжались на руле, лишь на мгновение, сожалея об этих словах, прежде чем его нога ударила по тормозам. Завизжали шины. Мир из зданий, машин, огней и людей, догнавших их, стал четче, когда машина зарычала и остановилась.
Изобель подалась вперед на своем сидение, потом снова ударилась о спинку, этот удар сбил ее дыхание. Вокруг них слышались гудки. Машины резко сворачивали в сторону и со свистом проезжали мимо, водители кричали на них из окон.
Тишина.
Она уставилась на него, ее дыхание стало тяжелым. Свет белых фар ударил в заднее стекло, бросая множество теней и сильно освещая машину. Черные тени, резкие и быстрые, скользили по нему... Они прошлись вниз по его телу, прячась в своих углах и щелях, когда автомобиль проезжал мимо них, свет исчез вместе с ними. Он смотрел вперед, обе его руки все еще лежали на руле. Они сидели в молчании, двигатель по-прежнему рычал, пульсирующее напряжение между ними было настолько густым, что Изобель подумала, что она никогда не сможет отдышаться.
Наконец, он подался вперед на своем сидении так, что его лоб почти коснулся верхней части руля.
— Извини, — сказал он едва слышно.
Изобель смотрела на свои по-прежнему дрожащие колени и обнаружила, что она не может подыскать нужных слов.
Он откинулся назад, перевел машину на передачу и они двинулись дальше.
— Ворен…
— Не надо, — сказал он.
Изобель щелкнула зубами и стиснула их. В глубине души она знала, что будет лучше ничего не говорить. Не тогда, когда она знала, что он не хотел ее видеть. Знать.
30
Проект
Изобель бросила свой рюкзак в прихожей, как только вошла. Она стояла, ошеломленная, вспоминая, как Кугуар за секунду сорвался с места, когда она захлопнула дверцу машины. Вот так просто он оставил ее стоять там перед домом, даже не сказав «увидимся завтра». Она даже не могла думать о том, где он будет ночевать, но она была уверена, что он не приедет домой.
«Где бы то ни было», сказал он тогда на чердаке.
Изобель нахмурилась, надеясь, что его «где бы то ни было» не означало дом Лейси.
Она уставилась на свои кроссовки и попыталась представить на мгновение, какого это — не иметь возможности вернуться домой. Потом ей пришлось прервать свои мысли, потому что для нее это казалось непостижимым. И она достаточно видела семью Нэтерсов, чтобы понять, что она видела еще не самое худшее.
Изобель прижала к себе книгу По. Она прижалась щекой к прохладным, золотым страницам и черному переплету, радуясь, что у нее есть эта книга — ее единственная связующая ниточка с ним. Это ее единственная связь с его непроницаемым миром, если после сегодняшнего вечера оказалось, что ее с ним больше ничего не связывает. Если они завалят проект — когда они завалят проект — книга будет ее последним предлогом, чтобы увидеть его. Чтобы рассказать ему все, подумала она, закрывая глаза. Она скажет ему это, независимо от того, кто будет поблизости, чтобы услышать это. Она скажет ему, что она не может перестать думать о нем, как она просто хочет быть рядом с ним. Она сделает невозможное. Она запустит свои руки за его куртку и позволит им мягко скользить вокруг его тела.
Смелые мысли, сказала она себе, открывая глаза. Всего лишь смелые мысли.
Она наклонилась, чтобы взяться рукой за ремешок ее рюкзака. Она побрела по коридору, волоча за собой свой рюкзак, словно чугунный шар на цепи.
В гостиной было темно и пусто, и так было и в коридоре и на кухне. Должно быть, все наверху, подумала она. Она подняла рюкзак и положила его на ближайший кухонный стул, кладя книгу По на стол, подошла к шкафу, чтобы взять чистый стакан, а затем к раковине, чтобы заполнить его.
Наклонив голову назад, Изобель осушила стакан, потом вытерла рот рукавом. Она поставила его на столешницу, а сама села за стол, опустив плечи.
Посудомоечная машина шумела, в то время как тикали кухонные часы.
Изобель уставилась на холодильник.
Она почувствовала, что остатки адреналина начинают исчезать. Он напугал ее сегодня вечером. Уже привыкнув к его всегда спокойному поведению и невозмутимому хладнокровию, она была напугана после того, как увидела его таким. И в этот момент, она знала, что он хотел напугать ее. Или, по крайней мере, ему было все равно. А потом, когда он говорил вслух с голосом из радио, все предупреждающие колокольчики, которые были у нее в голове, загремели в едином звоне, напоминая ее подсознанию все слухи, все первые предостережения, которые напугали ее с первого дня.