Никого над нами
Шрифт:
– Ну дорогая моя!
– Он едва удержался, чтобы не расхохотаться.
– Нашла порчу… Мало ли у кого руки растяпистые? Я и сам давеча горшок расколотил…
Она забавно хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и тут же снова взгрустнула.
– Да я и раньше горшки-ложки роняла и беды в том большой не видела. А как стали пшеничку жать - ан на поле залом и обнаружился.
Он весь обратился в слух.
– И что после того изменилось?
– Да почитай, все! Спать стала плохо, сны дурные видятся, все мнится - ходит за мной кто-то, а как встану - шагов
– Не годится.
– Он отрицательно мотнул головой.
– Эти напасти ты сама себе надумала. Чем убедишь, что и вправду сглаз взялся?
Девушка насупилась, разобиженная его неверием в явственные происки нечистой силы.
– Давеча, к примеру, борща натри дня наварила, дала сколько-то на припечке остыть, прежде чем в погреб нести, а он за это время возьми да скисни.
– Сколько-то - это сколько?
– уточнил он.
Она беззвучно пошевелила губами, загибая пальцы.
– Да недолго, один только пук кудели спрясти и успела.
– Так. Еще что?
– Вчера жаба в избе сыскалась.
– Ну и что?
– Как - что?
– неподдельно удивилась она.
– Примета дурная! Значит, помрет кто-то вскорости…
– Пороги у вас высокие?
– Высокие, обычной жабе нипочем не влезть.
– А эта что, необычная?
– Ее Мажанна наслала….
– с благоговейным ужасом прошептала девушка, повторяя отвращающий зло знак.
Он едва удержался от ехидного вопроса: предъявляла ли грозная посланница подорожную с печатью самой богини смерти.
– Дальше.
– Козел заболел.
– Она с надеждой заглянула к нему в глаза - велик ли, достаточен список знамений?
– Козел…
Он вздохнул и внезапно понял, что ему совершенно нет никакого дела ни до козла, ни до глупой девки. На которой, между прочим, не было никакой порчи - по крайней мере, на ней самой, иначе он бы увидел сразу. Все связные мысли размывал липкий, приторный туман равнодушия, приходящего вместе с дурнотой. Кошка снова мурлыкала, а это означало, что ему и в самом деле худо.
– А можно ее снять? Порчу-то?
– с надеждой спросила девушка.
Он подумал, что сейчас его стошнит. Прямо в горшок с недоеденными щами. Желудок не принимал пищи, застуженный холодным дыханием прошедшей стороной смерти. Только бы эта дуреха не догадалась, до чего ему худо…
– Завтра придешь, - с трудом выговорил он, пытаясь унять подкатывающие к горлу спазмы.
– Да, вот еще - прихвати мою рубашку, отстирай и зашей. Тогда и говорить будем.
– Но… - самым что ни есть разнесчастным голосом начала девица, косясь на выпачканную кровью тряпку.
– Завтра, - отрезал он, и дверь распахнулась сама собой, призывая гостью покинуть неприветливый дом.
Перечить ведьмарю девица не посмела. И уже не увидела, как его вырвало-таки над бадьей, к которой он метнулся сразу после ее ухода.
Утром Леся пришла снова. Принесла безупречно выстиранную, отглаженную и зашитую рубаху, с поклоном положила ее на лавку и отступила к дверям. Наивная дуреха.
Пряча глаза, девушка жалобным голоском попросила:
– Только тетке не говорите. Она меня вусмерть заругает, если узнает, что я к вашей одеже прикасалась.
– Делать мне больше нечего, - проворчал он, натягивая рубаху.
Вот привязалась, малахольная! Теперь уж и отнекиваться неловко, придется идти к ней домой, искать порчу. Кошка вертелась под ногами, требовательно мяуча, но кормить ее было нечем - мясо они вчера доели, а молоком Дарриша, не в пример деревенским муркам, брезговала.
"Не забыть купить рыбы у мальчишек", - наказал он себе. Селянские ребята частенько тянули бредень по узкой речушке, охотно уступая улов за монетку-другую. Черная кошка ведьмаря была притчей во языцех, пожалуй, даже большей, чем он сам. Ходили слухи, что он покупает для нее парное мясо. Висельников, разумеется. А даже и говядину: где это слыхано, переводить мясо на кошку, когда малолетки, бывает, мрут от голода в особенно суровые зимы!
Леся терпеливо ждала, пока он оденется. Украдкой разглядывала его - он чуял затылком. Селяне считали, что густые усы и окладистая борода защищают их от сглаза, а кроме того, означают ум, жизненную силу и достаток. Интересно, что думала девушка о его двухдневной щетине, светлой, но все равно заметной? Да и волосы он стриг коротко, до плеч, чтобы не мешали. Впрочем, некоторые женщины считали его привлекательным. А может, просто любопытно было, каково оно - с неклюдом. Они использовали его, он использовал их, а потом обычно жалел и, сколько мог, избегал повторения.
Леся не из таких. Скорее наложит на себя руки, чем прикоснется к ведьмарю.
– И кто ж тебе моей подмоги просить насоветовал? Подружки или родители?
– спросил он.
– Нет у меня подружек, - вздохнула она.
– Я глупенькая, им со мной неинтересно. И родителей давно нету. Сирота я, у родичей живу. Сама идти надумала.
Девушка присела на корточки и осторожно погладила кошку по спине, мигом приметив блестки седины в густой кошачьей шерсти. "Кошка совсем старенькая, страх как костлявая, навряд ли перезимует", - с жалостью подумала девушка. Старики баяли, что ведьмарь жил в лесу с незапамятных времен - еще Лесина прабабка бегала к нему гадать, - и всегда вокруг него крутилась черная кошка. Эта же или другая? Ведьмарь-то, похоже, нисколько не стареет, а кошка совсем плоха. И котеночка на смену не видать…
Он смотрел на них, не веря своим глазам. Дарриша никогда не приближалась к чужим людям. Особенно к женщинам. Ревновала. Правда, с возрастом все реже и реже. Наверное, считала ведьмаря кем-то вроде своего последнего и оттого самого любимого котенка, давно переросшего мать, но все такого же непутевого.
И мало кто осмеливался приласкать черную кошку. В деревне таких отродясь не держали - только пестрых да полосатых. Черных котят сразу топили, веря, что это земное обличье нечистых духов.