Никола Шугай
Шрифт:
— А вы кто такой, землячок, будете?
Улыбнулся Никола, сверкнул зубами.
— Нешто не знаете, кум? Знаете!
И потом:
— Убил я оленя, тут недалеко. Помогите-ка мне его донести, сложите мясо в бочки с рассолом или выкоптите кусок, приду к вам как-нибудь на оленину.
И верно: заходил раза два-три. А к Цилии Хавей приходил кушать кабана. А у Хафы Гурдзан увидел, что хоть шаром покати в доме, и дал детям денег. А немецким дояркам на Темной носит ликеры, пастухов на Стременоше одаривает конфетами. Что для Николы сотня крон, что ему тысяча? Пойдет в свою пещеру и возьмет сколько нужно.
Целый день можно рассказывать о Николе. Знают его все от Говерлы до Вигорлата. Кто встречал Николу переодетого мужиком, кто
О Николе хорошо рассказывать дома в сумерках, когда в печи кроваво тлеют уголья, а старухи на лежанках докуривают свои трубочки, набитые табаком и ореховым листом.
— Эй, дети, не балуйте, Никола под окном услышит! И дети на печи вглядываются во тьму. Никола представляется им сказочным героем, по спинам пробегает дрожь страха и восхищения. Может, и впрямь Никола стоит под окном? Может, он нагнулся там и слушает, что о нем говорят. Если его встретить, наверняка даст конфетку и пригоршню золотых!
А кто друзья Николы?
По воскресеньям собираются в Колочаве парни со всех горных хижин. На них косматые овчинные тулупы с очень длинными рукавами. Парни толкутся перед церковью, здороваются друг с другом, заводят речь о Шугае. Приятно услышать новые подробности о том, как Никола ограбил панов, которые гоняют их, колочавцев, в город и не хотят платить по квитанциям, что давали румыны. Никола обобрал ростовщиков, не впрок им пошли нажитые денежки. Хорошо делает Никола, что убивает жандармов, чтоб им пусто было. Тех жандармов, которые десятками тащат колочавцев в кутузку, шарят по избам в поисках оружия, штрафуют за каждое полено из леса и за форель из речки и вечно лазят в картофельное поле, — нет ли там табачных посевов.
Видите вон того мордастого, в городской одежде и зеленой охотничьей шляпе? Вон он прохаживается перед церковью и ни с кем не перекинется словом. Это артельщик — скотина и проклятый вор. Он всегда заодно с нанимателем. Он обворовывает дровосеков, обманывает их на заработке, на деньгах за проезд, на провизии. Такой же неграмотный мужик, а как задается! Сигару воткнул в зубы. Сколько раз ему разбивали эти зубы взбешенные дровосеки.
Люди в косматых тулупах не оборачиваются на артельщика, только провожают его глазами. Ха-ха, ишь как насупился, хоть и старается держаться как ни в чем не бывало. Никола отобрал у него все денежки по дороге из города!
Но кто же из этих парней — друзья Николы? Здесь они, здесь! Перед иконостасом вместе со всеми крестят лбы — господи, помилуй! Конечно, мы их видим каждый день, здороваемся с ними. А они — николовы друзья, они разбойничают, скрыв свои лица синими платками. Кто же это, который из них? Эта тайна волнует колочавцев не меньше, чем глубины вод и леса или рассказы о змеиных королях.
Вопрос о сообщниках Николы занимает и еврейскую молодежь Колочавы. Сынки лавочников, из милых детей превратившиеся в неуклюжих верзил, никогда не отличались особенным трудолюбием. А теперь, когда торговля, извоз и мастерские их отцов в застое, они совсем бьют баклуши. Целый день шляются в гости друг к другу. Сидят на порогах лавок, качаются во дворе на оглоблях, валяются на стружке и досках в сарае столяра Пинкоса Гластера, от нечего делать помогают кузнецу Израилю Розенталю раздувать горн и суют носы во все кухни в надежде поживиться съестным или папиросой. Бранятся, подтрунивают друг над другом, о чем-то горячо спорят. Конечно, о Шугае. Скажите, пожалуйста, где Шугай меняет доллары? Ага! А куда он дел тот ящик велюровых шляп, который взял с почтовой кареты? Ну? А куда девает сахар? А куда делись две штуки тканей Герша Вольфа? Абрам Бер? Ой, что вы, кто же говорит об Абраме Бере? Никто не скажет ни да, ни нет. Мы только спрашиваем: куда Шугай дел доллары, и ткани, и сахар, и шляпы? Наверное,
«Абрам Бер?.. — размышляют молодые бездельники, сидя на досках, пересыпая в пригоршнях пыль и вспоминая Аннелю, дочь Абрама Бера. — Неужели Абрам Бер, паршивый выскочка, чей отец пришел сюда из Польши полураздетым бродягой? Чтоб он развалился на вот такие кусочки, этот Абрам Бер! Все хочет для себя. Верно пословица говорит: богатому чорт и люльку даром качает, а бедному и за деньги не станет.
Ну, а с каких денег Петр Шугай ставит новую избу? Нигде не одалживал, ни у Герша Вольфа, ни у Абрама Бера, ни у Герша-Лейбы Вольфа. А где взял Федор Буркало на корову? А с каких денег Абрам Хрепта покуривает папироски, если у них в семье никто не работает? А? Знаете что: есть тут у нас в деревне восьмилетний Ицка Коган из Майдана. Родители его послали сюда учиться в хедере, — у них, в Майдане, нет ни одного реббе. Мальчишка живет у Герша-Лейбы Вольфа, а столуется во всех еврейских семьях. Вы его спросите. Этакий сопляк все знает, потому что перед ним не таится никто. Спросите его, не возит ли старый Исаак Фукс по ночам доски? И не спрятано ли что-нибудь под этими досками? Кругом одни разбойники, ей-богу. Разбойники и убийцы. Но хуже всех Абрам Бер. Живем, как в лесу — один жрет другого, но Абрам Бер сожрет всех, вот увидите».
Старые евреи ежедневно твердят все молитвы, какие только у них есть в запасе: утреннюю, перед восходом звезд и после восхода звезд, перед сном, перед едой, после еды, перед тем как напиться и после этого. А когда они не молятся и не заняты своими страшно запутанными делами, рассуждают о Шугае и приговаривают: «Эх, плохое дело!»
В день приезда в Колочаву жандармского майора к нему явилась депутация еврейских «отцов деревни» и напрямик высказала свое мнение:
— На Эржику Шугая не поймаете. Поймаете его на товарищей. Ибо не лучшие, а худшие стороны души губят человека. Посадите Эржику и выпустите товарищей.
Жандармский майор плохо разбирался во всей этой мудрости и ничего не ответил. Сейчас у него не было времени обсуждать такую проблему, и он попросил визитеров, чтобы один из них, например Абрам Бер, навестил его завтра.
Ночью по приказу майора в школу привели Василя Дербака-Дербачка.
— Ты нас водишь за нос, сукин сын, — сказал ему майор. — Всегда показываешь, где только что был Шугай, и никогда, где он сейчас.
— Разве я могу с гор до Колочавы долететь, как птица? А вы можете прилететь в горы?
Это, конечно, была правда. И все же майор не ошибался. Василь Дербак-Дербачек старался не раздражать жандармов (а это было не легко) и водил их по свежим следам Шугая, но тщательно остерегался выдать спящего Николу. Ибо для Василя не было ничего страшнее, чем арест Николы и его допросы. Василь верил, надеялся, что Никола убережется от жандармов, он страстно желал этого. Может быть, Никола удерет, может быть, скроется навсегда, может быть… нет, больше ничего не может быть. Чего еще ждет Никола? Уж и так трудно приходится и ему и приятелям его. А жандармы нажимают: где был вчера Шугай? Где спал? Кто был с ним? Где он сегодня? Веди нас к нему!
От этой двойной игры и двойной опасности Дербак-Дербачек измучился вконец. Невинных он выдавать не хочет, а Игната Сопко и Данилу Ясинко — не смеет. Его недалекий ум с трудом выносит такое напряжение. Дербачек не спит, похудел, выглядит измученным. Чего еще ждет Никола, почему он не выручит их всех? А уж если, угодно господу богу, вопреки всем желаниям Дербачка, чтобы Никола попался, пусть попадется им… уже безгласный.
— Слушай, — сказал Дербачку жандармский майор, — даю тебе шесть недель сроку. Времени хватит с лихвой. За этот срок ты должен навести нас на Шугая. Не сделаешь этого — посажу тебя и твоего парня. Понял? Он уже совершеннолетний, и чем пахнет дело, ты знаешь. Шесть недель можешь шляться к Шугаю, но один, без мальчишки. И будешь доносить нам обо всех, кто у него в шайке. Ясно?