Николай Бердяев
Шрифт:
Новые сомнения и духовные неудачи означали новые поиски. В то время в моде были всякого рода оккультические течения. Наиболее интересным из них было антропософическое. Бердяев признавал существование оккультных способностей в человеке, но будучи критически настроенным, у большей части людей, увлеченных в то время оккультизмом, никаких оккультных дарований и знаний не находил. Некоторые антропософы производили на него впечатление людей одержимых, находящихся в маниакальном состоянии. Он хотел больше узнать об антропософии, которой увлекались близкие ему люди. Вскоре Николай Александрович прослушал цикл лекций Р. Штейнера, которые он прочел в Гельсингфорсе в антропософической ложе.
И вновь атмосфера, в которой оказался Николай Бердяев, была ему чуждой, это опять оказалось не то, что он искал.
С Белым у Николая Александровича были странные отношения. Бердяев ему симпатизировал, ценил его романы «Серебряный голубь» и «Петербург», написал о них две статьи. А. Белый постоянно бывал у Бердяевых, обедал, иногда оставался ночевать, – его считали другом дома.
В разговорах он во всем соглашался с Бердяевым. Потом вдруг исчезал. В такие периоды он обыкновенно писал какую-нибудь статью с резкими выпадами против Бердяева, выставляя его в карикатурном виде. Так же А. Белый поступал и с другими своими друзьями – с Мережковскими, Э. Метнером, Г. А. Рачинским, Вяч. Ивановым.
Зимой 1913 года Бердяевы гостили в доме своей давней знакомой В. С. Гриневич, урожденной Романовской. Однажды за завтраком прислуга доложила, что какой-то неизвестный господин желает видеть Николая Александровича. В столовую вошел высокий таинственный человек в черном плаще. Кудри до плеч, орлиный профиль, высоко поднятая голова – присутствующие нашли его чем-то похожим на викинга. Это был шведский врач по фамилии Любек. В. С. Гриневич пригласила гостя к столу, и узнав, что он остановился в гостинице, любезно предложила ему переехать в ее особняк. Позже Любек сказал Бердяеву, что прибыл по поручению неких «белых братьев», которые просили передать ему, что следят за его деятельностью и охраняют его. Швед оказался человеком исключительно внимательным, чутким и необыкновенно проницательным. У него были способности к ясновидению. Новый, 1914 год Любек встречал вместе с Бердяевыми. В ярко освещенной столовой много смеялись, шутили, произносили тосты, загадывали будущее. Когда попросили Любека сделать предсказание, то он сказал, что в наступающем году начнется мировая война, в которой Россия потеряет часть своих территорий, потом начнется революция. Затем Любек заявил, что во время революции Николай Александрович станет профессором Московского университета. На следующий день швед уехал.
В то время в московском трактире рядом с церковью Флора и Лавра (недалеко от улицы Мясницкой) по воскресеньям собирались разного рода сектанты, в надежде найти новые направления своей философской мысли, и спорившие на религиозные темы. Узнав об этом, Бердяев отправился на Мясницкую. В трактире он слушал, спорил, с некоторыми сектантами познакомился лично.
Собрания в трактире назывались «Ямой». Туда приходили представители самых разных сект – бессмертники, баптисты, евангелисты, раскольники, духоборы, скрытые хлысты, толстовцы. Николаю Александровичу показался очень сильным, красочным, образным народный язык сектантов. Беседы велись на сравнительно высоком уровне, выражались довольно сложные религиозные мысли, поиски правды были страстными. Бердяев с интересом слушал, спорил. Некоторые из сектантов казались настоящими народными гностиками. Николай Александрович, настроенный против сектантства, спорил, опровергал созданные ими религиозные системы. Наибольший протест у него вызывало то, что представитель каждой секты считал свое учение истинным против других, заблуждающихся во лжи.
Более всего философа заинтересовали бессмертники. Они приходили к нему домой, беседовали, спорили. Главная идея бессмертников заключалась в том, что они никогда не умрут; люди умирают только потому, что верят в смерть. Как и все сектанты, они основывались на текстах Священного
Лето Бердяевы проводили в Харьковской губернии, около Люботина, в деревне, принадлежащей матери Лидии. Владелец соседней усадьбы, В. А. Шеерман, толстовец по убеждениям, устроил у себя колонию толстовского типа, некое подобие духовной общины. Здесь бывали разные люди, искатели Бога из интеллигенции и из народа, представители различных сект и одиночки-богоискатели, якобы нашедшие свой способ спасения мира. Население этой колонии не было постоянным. Многие проходили через усадьбу, останавливались на несколько дней, и шли дальше на Кавказ, в горы, куда устремлялись представители многих духовных течений.
Искателей праведной жизни Николай Александрович называл духовными революционерами и религиозными анархистами, с удивлением замечал, что они были ему ближе, чем многие интеллигентные знакомые. Среди частых гостей Бердяева был некий Акимушка – простой мужик, чернорабочий, безграмотный. Философ был очень расположен к нему, в Акимушке Бердяева восхищало мистическое чувство жизни, детская беспомощность в реальности, которой для него словно и не существовало, удивительная утонченность. Однажды Акимушка рассказал Николаю Александровичу о случае, произошедшем с ним в детстве. Он пас стадо, когда у него вдруг промелькнула мысль, что Бога нет. В тот миг солнце для Акимушки померкло, наступила тьма, он словно ослеп. Акимушка почувствовал, что если нет Бога, то вообще ничего нет, один мрак, ничто. Потом в глубине темноты стал загораться свет, Акимушка вновь поверил, что Бог существует, ничто обернулось в мир, освещенный солнцем. Этот простой человек никогда не слышал о великих мистиках Мейстере Экхарте и Я. Бёме, но рассказывал о мистическом опыте, о котором они писали в своих книгах. Разговаривая с Акимушкой, Николай Александрович убедился в неверности народнической точки зрения о существовании пропасти между интеллигенцией и народом. Акимушка говорил, что ему далек крестьянин, занятый одними материальными вопросами, а близок Бердяев, с которым он может говорить о Боге и поиске пути истины, чем подтверждал убеждение философа, что в царстве духа существует единство. Вскоре Акимушка уехал на Кавказ.
Россия неумолимо приближалась к 1917 году. Накануне революционных событий в Москве проходили закрытые общественные собрания, в которых участвовали представители разных политических движений: социал-демократы, социалисты-революционеры, кадеты. Бывало, выступал на этих собраниях и Бердяев, иногда даже председательствовал на них. У него создавалось странное впечатление, будто люди, представлявшие различные политические направления, как революционные, так и оппозицию, не могли управлять ситуацией, а находились во власти событий. Когда началась Февральская революция, он почувствовал себя ненужным, лишним. Ему претило, что бывшие революционеры старались сделать карьеру во Временном правительстве, и не желал иметь с этим ничего общего. Философ мучительно воспринимал перемены, произошедшие в людях.
Из Петербурга доносились вести о начавшейся революции, по Москве ходили самые невероятные слухи. Улицы города были запружены людьми, обстановка накалилась до предела. Однажды Николай Александрович вместе с Лидией и Евгенией присоединились к революционной толпе, двигавшейся к Манежу. На площади около Манежа стояли войска, готовые стрелять. Толпа сжимала площадь кольцом. В любой момент мог грянуть залп. Бердяев с трудом пробрался внутрь Манежа, попросил найти офицера, командовавшего войсками, и стал убеждать того не отдавать команды стрелять, доказывая, что прежний режим пал, образовалось новое правительство. Войска стрелять не стали.
Николай Александрович был убежден, что одной из причин революции 1917 года стала война. Именно война выявила несостоятельность российской монархии, вскрыла кризис православной церкви, давнюю ненависть русских крестьян к дворянам-помещикам и многое другое, ввергшее страну в катастрофу. Философ считал, что без войны в России все равно произошла бы революция, но позже, и она была бы совсем другой. Большевики сумели воспользоваться неудачами в войне. В таких условиях побеждают люди, как считал Бердяев, способные к диктатуре.