Николай и Александра
Шрифт:
Когда царский строй пал, Ллойд Джордж направил Временному правительству поздравительную телеграмму. «С чувством глубочайшего удовлетворения британский народ… узнал, что его великая союзница Россия присоединилась к государствам, управляемым ответственными правительствами… Мы уверены, что революция – это самый большой вклад русского народа в то дело, за которое с августа 1914 года сражаются союзные державы. Она является ярким доказательством того, что война эта, по существу, представляет собой сражение за народное представительство и свободу».
В глубине души Ллойд Джорджу очень не хотелось допустить въезда низложенного монарха и его семьи в Англию. Тем не менее, поскольку просьба о предоставлении им убежища исходила не от самого царя, а от нового правительства союзной России, Ллойд Джордж и его министры решили, что отказать в ней нельзя. Бьюкенен сообщил, что английское правительство готово принять царскую семью при условии, что расходы по ее содержанию будут оплачиваться правительством
23 марта британский посол вручил телеграмму Милюкову. Удовлетворенный таким ответом, но встревоженный недавней вылазкой революционной солдатни на броневиках в Царское Село, Милюков заверил посла, что российское правительство готово щедро оплатить содержание императорской семьи. Однако он просил Бьюкенена скрыть тот факт, что просьба о предоставлении убежища исходит от Временного правительства. Если об этом узнает Совдеп, объяснял он, то предприятие обречено на провал. Однако Советам, решившим не выпускать царя из России, все уже было известно. Ведь в Москве Керенский заявил, что сам отвезет царя в Мурманск и посадит его на британский крейсер. 22 марта – в тот самый день, когда государь вернулся из Могилева и был выкопан и сожжен труп Распутина, – на заседании Петроградского совдепа председательствующий хриплым голосом кричал: «Новая Россия должна быть обеспечена от возвращения Романовых на историческую арену. Это значит, что опасные лица должны находиться непосредственно в руках Петросовета». Петроградский совдеп отдал приказ взять под контроль железнодорожные узлы и станции на дорогах из Царского Села и, в случае необходимости, задержать императорский поезд. В то же время было решено вывезти императора из Александровского дворца и содержать его в Трубецком бастионе Петропавловской крепости до дня суда и казни. Тот факт, что решение это не было выполнено, объяснялось, по словам одного большевика, нерешительностью меньшевиков и эсеров.
Судьба императора стала яблоком раздора между Петросоветом и Временным правительством. У пламенных революционеров было недостаточно войск, чтобы ворваться в Александровский дворец и насильно увезти всю царскую семью в крепость. Однако и правительство не обладало полнотой власти в стране, особенно на железнодорожном транспорте, чтобы осуществить перевозку Николая II и его семьи в Мурманск. Существовала опасность, что, если бы поезд оказался в непосредственной близости от Петрограда, чернь задержала бы его и, вытащив царскую семью из вагона, отвезла бы в Петропавловскую крепость, а может, и учинила бы расправу.
Не желая рисковать, Керенский, Милюков и их единомышленники решили отложить перевозку государя и его семьи до лучших времен. А тем временем принялись ублажать Совдеп. 24 марта, на следующий день после получения телеграммы от британского правительства о том, что оно готово предоставить царю и его семье убежище, Временное правительство заверило Петросовет, что низложенные монархи останутся в России. 25 марта Милюков сообщил Бьюкенену, что он не может передать царю личное послание короля Георга, в котором не было ничего предосудительного: «События последней недели повергли меня в глубокое уныние. Мысленно я всегда с вами и я навсегда останусь вашим верным и преданным другом, каким, как вам известно, я был и прежде». Когда Бьюкенен указал, что в телеграмме нет и намека на политику, Милюков согласился, но заявил, что кто-то может воспринять ее как свидетельство заговора с целью вывоза царя за границу. Единственным подтверждением того, что государю и императрице стало известно об этой телеграмме, было, по словам Керенского, «приветствие от королевской семьи», которое он передал ей при первом своем посещении Александровского дворца.
Дни шли, но обстановка продолжала оставаться все такой же неопределенной. 2 апреля Бьюкенен писал в британское министерство иностранных дел: «До сих пор еще ничего не решено относительно отъезда императора в Англию». 9 апреля английский посол был принят Керенским, который сообщил, что поездка откладывается на несколько недель, пока будут изучаться бумаги низложенного императора, а сам царь и его супруга допрашиваться. Известие о том, что Англия предлагает убежище бывшему русскому монарху, лейбористы и многие либералы встретили с неодобрением. С усилением враждебных царю настроений британское правительство пошло на попятную. 10 апреля оно передало следующий ответ своего руководства тогдашнему министру иностранных дел России Терещенко: «Правительство Англии… не считает возможным оказать гостеприимство бывшему царю».
15 апреля, когда Бьюкенен и сам стал полагать, что не следует предоставлять убежище царю на том основании, будто появление его в Лондоне может быть использовано русскими экстремистами «как повод для восстановления общественного мнения против нас», он посоветовал прозондировать почву во Франции. Узнав об этом, английский посол во Франции Берти направил секретарю по иностранным делам пропитанное ядом ненависти клеветническое письмо. «Не думаю, что бывший император и его супруга будут приняты во Франции с распростертыми объятиями, – писал „доброхот“. – Императрица не только „бош“ [немка] по рождению, но и симпатизирует „бошам“. Она всеми силами пыталась достичь соглашения с Германией.
Вывоз царской семьи откладывался с апреля по июнь. Впоследствии Керенский заявлял, будто обстоятельство это объяснялось не сопротивлением со стороны либералов и лейбористов, а политической обстановкой в самой России. Однако к началу лета обстановка изменилась, появилась возможность скрытно переправить императорскую семью в Мурманск. Временное правительство вновь обратилось к английскому правительству с просьбой предоставить ей убежище.
«Мы поинтересовались у сэра Джорджа Бьюкенена, когда же будет прислан крейсер, чтобы принять на борт низложенного монарха и его семью, – писал позднее Керенский. – Через датского министра Скавениуса Берлин заверил нас, что „ни одна боевая единица германского военно-морского флота не позволит себе напасть на… судно, на котором будет находиться русский император и его семья“. Мы с сэром Джорджем Бьюкененом с нетерпением ждали ответа из Лондона. Не помню, когда именно, в конце июня или начале июля, ко мне пришел, крайне расстроенный, английский посол… Со слезами на глазах, с трудом сдерживая чувство горечи, сэр Джордж сообщил, что правительство Англии отказалось предоставить убежище бывшему русскому императору. Не помню текст письма буквально… Однако могу сказать, что решение было обусловлено исключительно причинами, связанными с британской внутренней политикой». Очевидно, письмо Берти из Парижа сделало свое подлое дело, поскольку, как вспоминает Керенский, в английской ноте отмечалось: «Британское правительство не может рекомендовать его величеству оказать гостеприимство людям, чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны».
Все замешанные в этом позорном эпизоде впоследствии путались, сваливая вину друг на друга. И Бьюкенен, и Ллойд Джордж опровергали показания Керенского, утверждая, будто британское правительство вовсе не отказывалось предоставить царю убежище. Намерение не осуществилось по той лишь причине, что, по словам Бьюкенена, Временное правительство «не было хозяином в собственном доме». Дочь посла, Мюриэл Бьюкенен, объяснила заявление своего отца стремлением выгородить Ллойд Джорджа, отказавшего русскому царю и его семье в гостеприимстве. Она хорошо помнила, как 10 апреля курьер принес депешу ее родителю. Помнила и слова, произнесенные ее отцом, и как он изменился в лице, читая бумагу. Ллойд Джордж никак не прокомментировал брошенное в его адрес обвинение. Тогда она заявила, что в интервью бывший премьер стал утверждать, будто не помнит о своем отказе царю в убежище, однако, если бы вопрос этот возник, именно так он и порекомендовал бы поступить. Ллойд Джордж не скрывал своей антипатии к царской России и ее императору. «Русский ковчег не годился для плавания, – писал он в своих «Мемуарах». – Этот ковчег был построен из гнилого дерева, и экипаж его был никуда не годен. Капитан судна способен был управлять увеселительной яхтой в тихую погоду, а штурмана выбрала жена капитана, находившаяся в капитанской рубке. Руль захватила беспорядочная толпа советников, избранных из Думы, советов солдатских, матросских и рабочих депутатов». Об императоре Ллойд Джордж отозвался пренебрежительно: «Существовала корона, но без головы. Дело закончилось трагедией, подробности которой будут приводить в ужас многие поколения. На Англию, однако, нельзя возлагать ответственность за эту трагедию».
Король Георг вел себя нерешительно. Вначале он был готов прийти на помощь своим родственникам, но 30 марта его личный секретарь телеграфировал министру иностранных дел: «Его Величество… сомневается в том, что в настоящее время разумно пригласить в Англию царскую семью не только ввиду опасности путешествия, но и, в не меньшей степени, по соображениям целесообразности». 10 апреля английскому королю стало известно о враждебных настроениях, направленных против русского царя, которые распространялись в Англии. Георг V понял, что если Николай II приедет в Великобританию, то он будет вынужден принять его как родственника, что может сделать короля непопулярным у себя в стране. По этой причине он порекомендовал Ллойд Джорджу уведомить Временное правительство, что правительство Англии вынуждено отказать русскому императору в гостеприимстве.
Разумеется, впоследствии, возмущенный убийством царской семьи, король пожелал забыть о своем предательстве. «Революция 1917 года в России и последовавшее за нею зверское убийство царя Николая II и его семьи поколебали в моем отце веру в людей, – вспоминал герцог Виндзорский. – Он был по-настоящему привязан к своему двоюродному брату Ники… Оба носили одинаковые бороды и в молодости были очень похожи друг на друга… Хорошо помню, что задолго до того, как царя арестовали большевики, отец собственноручно разработал план его спасения на борту английского крейсера, но план этот по какой-то причине сорвался. Во всяком случае, отец очень переживал оттого, что Британия пальцем не пошевелила, чтобы спасти его кузена Ники. „Все эти политиканы, – говорил он. – Будь это кто-нибудь из их компании, они бы расстарались. Но бедняга был всего лишь императором“».