Николай I - попаданец 2
Шрифт:
В полвосьмого утра, когда улицы Ревеля потихоньку оживали, молодые люди, двигаясь тихими переулками, подошли и подъезду кирпичного дома, недалеко от вожделенной площади. В широких карманах пальто они прятали бомбы, приготовленные вчерашним вечером и револьверы. Банк открывался в восемь, и нападавшие рассчитывали на внезапность. Из подъезда вышли еще двое мужчин и присоединились к приятелям. Другая группа, под командованием Феликса, должна была появиться из противоположных улочек и первой напасть на жандармский участок, сковав тем самым жандармов. Первые взрывы служили сигналом, что настала очередь группы Мартина.
Через
– Пора, - крикнул Мартин и, чиркнув спичкой, зажег фитиль у бомбы. Вили последовал его примеру, а остальные достали свои револьверы и взвели курки. Они ринулись на небольшую, вымощенную булыжником площадь. Жандармский участок пылал, и туча пыли скрывала, что творилось вокруг него. Но выстрелов больше не слышалось. В несколько скачков Мартин очутился у двери банка и, открыв ее, бросил вовнутрь свой гостинец. После чего последовала очередь Вили. Друзья успели отбежать на метров десять и броситься на землю, когда из здания банка донесся взрыв, а из разбитых окон вырвались языки пламени. Осколки стекла и дерева со свистом разлетелись вокруг. Вскочив, они ринулись вовнутрь, вслед за двумя своими сообщниками. Внутри здания в воздухе стояла пыль, и кружились обрывки бумаги, медленно оседая вниз. Пол под сапогами хрустел от осколков стекла и мусора. Странно, но внутри никого не оказалось, хотя они видели, как директор банка отпирает дверь, а его помощник почтительно ждет внизу ступеней.
Не успел Мартин подумать, что это странно, как он опять услышал звуки взрывов и хлопки выстрелов со стороны участка, а в разбитое окно залетела, и с грохотом ударившись об пол, зашипела граната. Последовавший за этим взрыв швырнул неудавшихся террористов на пол. Последнее, что молодой человек увидел перед тем, как потерял сознание, это синие мундиры жандармов, заслонивших дверной проем.
Вечером, в башне 'Большая Маргарита', которая служила тюрьмой, капитал Слуцкий сидел в своем кабинете, коим являлась небольшая, душная комната, освещаемая двумя керосиновыми лампами. Напротив него сидел следователь Пронин, только что вернувшийся в допроса.
– Все подписали, говоришь?
– переспросил капитан.
– Все, господин капитан. Даже удивительно, что так быстро раскололись. Наверное, шок после нашей засады.
– Тем лучше. Надобно послать солдат гарнизона, арестовать остальных сообщников по горячим следам.
– Я уже подготовил список. Требуется ваша подпись, прежде чем я пошлю вестового в казарму. С этими словами Пронин протянул два листа своему начальнику. Тот, быстро просмотрев листы, с удивление присвистнул:
– Ишь ты, эти хутора мы уже несколько раз шерстили, и никаких подозрений. Вот шельмы! Тут надобно драгун высылать, ежели сопротивляться надумают. Так что ты давай поторопись, пока их свои не предупредили, - Капитан чиркнул несколько строк на листке бумаги и отдал его следователю, - Вот держи. Ну, с богом.
Пронин взял листок, козырнул начальнику и вышел из кабинета, скрипнув тяжелой дубовой дверью.
Через год после описываемых событий, Пульхерия Николаевна, полковничья вдова, раскладывала пасьянс в небольшой, обклеенной зелеными обоями гостиной. В углу, в глубоком плюшевом кресле сидела старинная приятельница - Наталья Егоровна Ильина. Приятельница, занятая вязанием, ловко орудовала спицами. Это вовсе не мешало двум престарелым
– Думаешь теперь это безумие закончится?
– спросила Пульхерия Ивановна, продолжая раскладывать карты.
– Не знаю, - ответила подруга, - но в газетах пишут, что повстанцы сложили оружие.
– Мало ли что в газетах пишут, отозвалась хозяйка, - они уже год как пишут и пишет, а в городе как было неспокойно, так и осталось.
– И все же Тальберг являлся их символом. Теперь, когда его, наконец, убили, некому возглавить это восстание.
– Дай-то бог, перекрестилась Пульхерия Николаевна.
– Я все жду, когда станет тихо. Мне ведь еще имение восстанавливать.
– Ничего, пусть денежки в банке полежат.
– Так ведь стара я, Наташенька. Все жизнь в Горчакове провела, а теперь все в руинах. А ведь я Феденьке хотела его завещать.
– Успеешь еще. Да и Феденька твой на Дальний Восток уехал. Думаю, он деньгам более чем имению обрадуется.
– Эх, Наталья Егоровна, тебе-то повезло. Хотя одних дочек бог дал, зато двое до сих пор при тебе. А мои все разъехались. Все тяперича спешат карьеру делать. И куда спешить то. Вот Игнатий Палыч мой, светлая ему память, все воевал, да воевал, а как только в Горчаково то вернулся, так и помер. Видно не по нему покой был.
– Ничего, пока молодые - пусть бегают. Вот увидишь, повзрослеет и вернется твой Федька. Никуда он от тебя не денется. Главное, что имение у тебя застраховано оказалось, иначе и восстанавливать не на что было бы.
– И то правда, ответила хозяйка, и зажурчала самоваром.
А снег за окном все падал, укутывая землю величавым покоем, и казалось, что никакого восстания не произошло, и все это лишь выдумка газетчиков. Взрывы, поджоги и налеты оставались позади, а земля возвращалась в свое естественное состояние покоя.
Глава 11.
Восстание в Прибалтийской губернии и в Финляндии не стало для меня неожиданностью. В некотором роде это стало неизбежно, а потому ожидаемо. Переселение русских в западные окраины империи оказалось делом нелегким. Во-первых, большинство пахотных земель оказались занято местными. А ведь переселялись в основном крестьяне. Насильно выселять мы никого не собирались. Стараясь создать из России правовое государство, с охраной частной собственности, мы не могли позволить себе подобную безнаказанность. Даже на Кавказе переселение туземных племен вглубь империи являлось мерой чрезвычайной, дабы прекратить кровопролитную войну.
Во-вторых, большинство ведущих позиций в этих краях принадлежали остзейским баронам, а они очень ревниво следили за соблюдением своих особых привилегий, предоставленных им еще Петром I. Финляндия, тоже, была автономией, и местные старожилы не менее внимательно, чем их соседи, следили за соблюдением своих прав. Граф Киселев всячески поддерживал переселение русских в этот регион, но целенаправленной политики мы не проводили вплоть до окончания Кавказской войны. Именно эта война показала, насколько уязвимыми являются окраины империи в случае всплеска национализма.