Николай II (Том II)

Сахаров Андрей Николаевич

Он понял, что опоздал буквально на несколько часов, и очень сильно расстроился, ругая себя за то, что не выехал из Ясс в ту же ночь, когда с ним разговаривал граф Келлер.

Вошёл Фёдор Фёдорович. Он увидел состояние внука, ничего не стал ему говорить, но подошёл к Петру, обнял за плечи и прижал его голову к себе. Внук, как в детстве, уткнул свой нос в вязаный жилет деда, где-то чуть выше живота, ощутил доброе тепло и давно привычный запах одеколона «Русская кожа». С четверть часа простоял так Ознобишин, поглаживая Петра по голове и плечам, пока молодой человек не успокоился.

Затем они расселись по своим обычным креслам, старик плеснул в грушевидные бокалы любимого коньяка и, стараясь отвлечь внука от горьких мыслей, стал ему рассказывать про весёлую жизнь Петрограда в дни войны.

– В ресторанах и кафешантанах

шампанское и вина льются рекой… Театры – переполнены, в Мариинский на балет – совершенно невозможно получить места хоть на галёрке… Если цены на продукты питания в лавках выросли в два-три раза, то в Мариинском театре стоимость места в первом или втором ряду партера увеличилась в пятнадцать раз!.. С семи-восьми рублей до более сотни!.. А в ложах первого яруса одно местечко стоит теперь до полутысячи рублей!.. А до войны – выше двадцати рублей шли только бенефисы!.. И всё забито!.. А для солдат запасных батальонов главное развлечение – синематограф и катание на трамвае… Обычному пассажиру, хоть мне, к примеру, протиснуться в вагон не хватает сил – столько туда набивается солдат… – перешёл вместо лёгкого рассказа на жалобы Фёдор Фёдорович. – Знаешь, Петюша, – я старый военный и никак не возьму в толк, – сокрушался он, – кому понадобилось собирать в столице двести тысяч оторванных от сохи или ремесла новобранцев и ратников второго разряда?.. Соединять их в запасные полки по двадцать – тридцать тысяч человек, хотя офицеров и унтер-офицеров на них только и есть что из расчёта на четыре тысячи штыков… Да и те прапорщики и подпоручики ускоренного выпуска… Чему они могут научить солдат? Они видят здесь разгульную картину тыла, бесчисленные соблазны, бурлящую ночную жизнь спекулянтов, кокоток и тыловиков офицеров… Вокруг них – наглая и крикливая роскошь, созданная на крови их земляков… С каким боевым духом придут эти маршевые роты на фронт?! А ещё я вижу, как среди них Земгор ведёт широкую агитацию против правительства, царицы и царя! На улицах «земгусары» раздают им оппозиционные газеты и листки, распространяют слухи и сплетни… Куда мы движемся?! Вернее, куда нас толкает «общественность»?! – продолжал размышлять вслух член Государственного совета. – Ты помнишь, ещё до войны у нас в Яхтклубе вещал августейший оппозиционер, которого иначе как великий князь Эгалите – за пылкую любовь к Французской революции – и не называли… Так вот, рад тебе сообщить, что этого свободомыслящего революционера Николая Михайловича Эгалите царь приказал ещё в декабре выслать за подстрекательскую болтовню в его имение… А я говорю: врагов Государя вроде генерала Алексеева во время войны надо вешать, а не высылать!..

По сознанию Петра, не очень внимательно слушавшего дедушку и погружённого в свои печальные мысли, царапнуло какое-то имя из названных Ознобишиным.

– Grande-per'e, – обратился он к Фёдору Фёдоровичу, – вы назвали в числе кандидатов на виселицу генерала Алексеева? Но ведь это правая рука царя на Ставке!.. – Из обращения графа Келлера к Государю полковник уже знал, что начальник штаба Верховного Главнокомандующего – изменник, но хотел перепроверить ужасную информацию.

– Да, генерал Гурко, когда ужинал в «Новом клубе» и хотел склонить к участию в заговоре моего друга адмирала Крылова, шепнул ему, что генерал-адъютант Алексеев – член их изменнического кружка и появится в Ставке, как только придёт пора действовать…

«Неужели я так сильно опоздал, что скоро уже начнётся бунт генералов?!» – снова расстроился Пётр и спросил машинально:

– А что ещё говорят у вас в клубе?

Ознобишин словно ждал этого вопроса. Он обстоятельно принялся перечислять, кто и что сплетничал в Яхт-клубе о грядущем скоро дворцовом перевороте. Об этом, оказывается, много говорили в салоне великой княгини Виктории Фёдоровны, жены великого князя Кирилла Владимировича, в салонах графини Брасовой, в других салонах и гостиных, на обедах и приёмах Палеолога и Бьюкенена, а затем по нисходящей – до извозчичьих трактиров и кофеен для простой публики. Как сказал Фёдор Фёдорович: «Народное мнение эти желания высших слоёв выразило в простых словах: изменники-аристократы Гришку убили, а теперь за царицу и царя примутся!..»

– Не может быть, grande-per'e, чтобы так много об этом говорили и это не дошло бы до царя!.. – с надеждой сказал Пётр.

– Не знаю, не знаю… – с сомнением покачал головой сенатор. – Больше, чем эта болтовня, –

продолжал он задумчиво, – меня беспокоит то, что какая-то «тёмная сила» подготовляет народ к бунту… Распускаются слухи, что муки и мяса в городе совсем нет, поскольку нет подвоза продуктов из-за разлада железных дорог, а министр путей сообщения за обедом в клубе приводит мне слова из своего доклада Императору: «Провозная способность отечественных железных дорог остаётся фактически и в значительной степени неиспользованной, причём процент неиспользованности для различных районов империи колеблется от пяти до семидесяти процентов…» Он же рассказывает мне, что с декабря вступила в строй железная дорога из порта Романов на Мурмане, построенная в рекордный срок – всего за двадцать месяцев! И по ней уже идут поставки от союзников… Пускается слух, что-де мяса не хватает для фронта, что в действующей армии его выдача на едока снизилась до нормы мирного времени, то есть до двухсот граммов в сутки, а по Петрограду одни и те же возчики, сам это заметил, возят по кругу мимо очередей у закрытых мясных лавок фуры с тушами протухлого мяса, якобы на мыловаренный завод… Для кого-то в Петрограде «чем хуже, тем лучше»…

– Как жаль, что Государь в такой момент уехал из столицы! – прервал деда Пётр и почему-то признался: – Знаете, grande-per'e, я ведь привёз ему письмо графа Келлера с предупреждением относительно заговорщиков… Что же теперь делать?.. Не мчаться же в Могилёв!.. Всё равно не догонишь!..

– Не расстраивайся, дружочек, – попытался успокоить внука Ознобишин, – утро вечера мудренее… Поезжай-ка ты завтра утром к личному секретарю Императрицы графу Ростовцеву да испроси через Якова Николаича аудиенции у Государыни… Она умная и решительная женщина да тебе, судя по всему, доверяет… Передай ей письмо и проси, чтобы она сообщила о нём Государю… Бог даст, Александра Фёдоровна успеет…

На том они и порешили.

82

Утром 23-го полковник граф Лисовецкий входил в канцелярию Императрицы в Зимнем дворце со стороны Дворцовой набережной. Начальник канцелярии, он же личный секретарь царицы, оказался на месте. Изящный придворный кавалер, лет на пять всего старше полковника, гофмаршал граф Ростовцев радушно принял Петра. Он помнил о том, что Александра Фёдоровна выхаживала от ран молодого полковника, а до этого Пётр как-то случайно был Ей представлен в Костроме, где началась его дружба с царскими Дочерьми.

Истинный царедворец, он любезно принялся расспрашивать кавалериста о делах на фронте. Пётр коротко отвечал на вопросы. Гофмаршал внимательно слушал, и было видно, что ему на самом деле интересны ответы полковника. Но когда Пётр заикнулся об аудиенции, Яков Николаевич отрицательно покачал головой. Потом немного подумал и объяснил:

– Милый граф, только вчера вечером, сразу после отъезда Государя на Ставку, тяжело заболели, по-видимому, корью Цесаревич Алексей Николаевич и великая княжна Ольга Николаевна… Поймите состояние матери… Под угрозой инфекции и остальные великие княжны… Я буду сегодня, в два часа, на докладе у Её Величества и, конечно, изложу вашу просьбу… Вы ведь остановились у своего grande-per'e Oznobishinn?.. Я вам протелефонирую туда, что решит Её Величество…

Пётр вернулся домой, позавтракал с дедом и дождался звонка из Александровского дворца. Ростовцев сообщил ему, что Императрица очень сожалеет, но не может сейчас принять его по известным ему обстоятельствам с детьми. Но как только дети начнут выздоравливать, они все будут рады его видеть…

Полковник с горечью выслушал это сообщение. Рядом стоял Фёдор Фёдорович и внимательно наблюдал за реакцией внука. По расстроенному выражению его лица он понял, что аудиенции в ближайшие дни не будет. Ознобишин перекрестился, тяжело, как и внук, вздохнул и сказал:

– Пойди пройдись по Невскому, развейся немного, а потом подумаем, что теперь делать…

Через час Пётр был на Невском проспекте. Здесь он увидел, что собрались огромные толпы людей в рабочей одежде. Они останавливали трамваи и старались учинять беспорядки. Затем толпа, среди которой было много студентов, разбила зеркальные витрины булочной Филиппова и разбежалась. Полковник до семи часов вечера бродил по Невскому, наблюдая бесчинства групп хулиганов, пока не убедился, что полиция восстановила порядок. Только тогда он поспешил в Яхт-клуб на Морской, куда Ознобишин пригласил его пообедать.