Николай II
Шрифт:
Но до того как Сергеева отстранили от дела, в январе 1919 года он дал интервью журналисту Герману Бернстайну из газеты «Нью-Йорк трибюн», опубликованное 5 сентября 1920 года, в котором говорилось:
«После моего расследования я не думаю, что здесь были казнены все — и царь, и его семья. По моему убеждению, в доме Ипатьева не были казнены императрица, царевич и великие княжны. Но я полагаю, что царь, семейный врач доктор Боткин, два лакея и горничная были действительно здесь убиты».
Почти через месяц после указанного интервью, 23 января 1919 года, следователь Сергеев был расстрелян. По словам генерала Дитерихса, он был казнен «большевиками»…
Итак, количество подозрительных смертей достигает пяти: В. Хотимский и Н. Сакович, по заявлению красных, казнены белыми; П. Медведев, по свидетельству Н. Соколова и майора Пази, скончался от тифа между двумя допросами; А. Наметкин и И. Сергеев, по свидетельству белых, казнены красными.
Отстраненный от расследования Сергеев был заменен следователем Соколовым, в отличие от Сергеева, убежденным в убийстве всех Романовых. Однако этого убеждения не разделяли военные, которые первыми приехали на место происшествия в июле 1918 года. Не придерживались его также и сотрудники контрразведки: они независимо от судебного следствия вели свое собственное расследование в Перми, после того как войска генерала Пепеляева заняли этот город в декабре 1918 года. Помощник начальника военного контроля А. Кирста вел расследование с января по апрель 1919 года, а затем по приказу генерала Дитерихса и адмирала Колчака ведение следствия по делу об убийстве Романовых было поручено только одному Н. Соколову.
Однако в заключении по делу, опубликованном в 1924 году, Н. Соколов не принимает во внимание выводов следствия, проведенного службой А. Кирсты.
В самом деле работники этих служб обнаружили в Перми следы императорской семьи.
Отметим прежде всего три документа, которые являются лишь косвенными свидетельствами, но в которых затрагивается вопрос о перевозке Романовых и установлении личности тех, кто их сопровождал.
Все три документа были составлены непосредственно в период событий, о которых в них говорится.
Первый документ, обнаруженный Саммерсом и Менгольдом, принадлежит английскому агенту, находившемуся в Екатеринбурге. Два других содержатся в книге, изданной Россом, и являются частью следственного дела, составленного судьей Сергеевым до того, как его отстранили от расследования.
Во всех трех содержится утверждение о перевозе, но неизвестно, кого именно. Во всех трех предполагается, что казнен был только царь со своими приближенными, но не с женой и дочерьми. Сохраняется также первое свидетельство о том, что у них были острижены волосы, чтобы изменить внешность. Готовились ли они все к отъезду? Вспоминается, по свидетельству большевиков, восклицание Николая II: «Так нас никуда не повезут?»
Приведем сначала показание, которое Саммерс и Менгольд обнаружили в английских архивах; оно принадлежит сэру Чарлзу Эллиоту, военному комиссару в Сибири.
«Положение обнаруженных пуль позволяет предположить, что стреляли в жертв, стоящих на коленях, а в некоторых стреляли, когда они лежали на полу… Видимо, они хотели встать на колени перед смертью… Можно предположить, что было пять жертв: царь, доктор Боткин, служанка царицы и двое слуг… Ни один из трупов не был обнаружен, только палец доктора Боткина в шахте… 17 июля поезд со спущенными шторами покинул Екатеринбург в неизвестном направлении. Полагают, что там находились оставшиеся в живых члены императорской семьи… Поскольку нет никаких следов, нельзя исключить, что царь тоже остался в живых… Тем не менее в Екатеринбурге распространено мнение, что императрица, ее сын и четыре дочери не были убиты, но выехали в северном или западном направлении… Рассказываемая история о том, что они были сожжены, вытекает из того, что была обнаружена их сожженная одежда с одним бриллиантом, зашитым в подкладку… а также волосы одной из княжон. Можно предположить, что императорская семья была переодета, чтобы не быть узнанной, перед отъездом. Я не смог получить никаких сведений об их участи в Екатеринбурге, однако то, что говорят об убийстве великих князей и княгинь, не может не вселять беспокойства».
Второй документ противоречив и неточен. В нем говорится об убийстве только одного царя и о каком-то свидетеле, утверждавшем, что в объявлении о его смерти говорилось совсем не то. Однако в документе ясно указывается, что семью увезли на поезде.
Свидетельство Федора Ивановича Иванова от 13 декабря 1918 года:
«Я имею парикмахерскую на новом вокзале Екатеринбург-I. Я хорошо помню: за день или два до объявления в Екатеринбурге большевиками о том, что бывший царь Николай II ими расстрелян, у меня в парикмахерской был комиссар станции Екатеринбург Гуляев и стал говорить, что у них много было работы. На мой вопрос: «Какой работы?» он ответил: «Сегодня отправляем Николая», но куда — не сказал, а я спросить его считал неудобным, так как в парикмахерской была публика. В тот же день вечером Гуляев опять заходил в мою парикмахерскую. Я его спросил, как и куда отправили Николая, так как на этот вокзал его не привозили. Гуляев ответил мне, что его увезли на Екатеринбург-II, но подробностей не рассказывал.
На следующий день утром ко мне заходил комиссар 4-го штаба резерва красной армии Кучеров, которого я спросил, правда ли, что Николая II увезли на станцию Екатеринбург-II. Кучеров ответил мне: «Правда», а на мой вопрос, куда его отправили, он сказал: «Тебе какое дело?» В этот же день я, встретившись на вокзале с Гуляевым, спросил его о судьбе Николая. Он ответил мне, что уже «халымуз». Я переспросил его, что это значит. Он сказал мне: «Готов!» По его ответу я понял,
Кажется, в тот же день я спросил матроса Григория: «…Правда ли, что Николая расстреляли здесь?» Он ответил мне: «Едва ли». А на мой вопрос: «Правда ли, что его увезли?» он ответил, что его увезли из города живым, но куда — не сказал.
Вообще между всеми ними… была большая тайна… О семье бывшего Государя из них никто ничего не говорил, и я боялся спросить их…»
Ф. И. Иванов не знает, в каком направлении отправился поезд.
В третьем свидетельстве, которого тоже нет в деле Соколова, направление указано и упоминается смерть царевича.
«…Я сошлась с ним, членом Чрезвычайной комиссии Константином Васильевичем Коневцевым, и была с ним в интимных отношениях. Он был мне противен, и я отдавалась ему физически, почему и, не интересуясь их большевистскими делами, не расспрашивала его об их секретах. Помню, что за день, за два до объявления об убийстве б. Государя Императора Коневцев днем, часа в 4, зашел ко мне на квартиру и сообщил, что большевики б. Государя убили. Мне показалось, что, говоря это, у Коневцева были на глазах слезы, и он как-то отвертывался от меня. Он же на мои вопросы сообщил мне, что его зарыли «там же, верно, во дворе», что в него было выпущено 52 пули. О семье же Государя Коневцев тогда же сообщил мне, что она увезена в Невьянск. О Наследнике сказал, что он умер… На второй день после нашего разговора Коневцев уехал, как он говорил, в Пермь за золотом.
Подпись: Зинаида Андреевна Микулова,
примерно 9 августа 1918 года».
Следующие свидетельства говорят о присутствии семьи в Перми и мимолетно упоминают о побеге Анастасии.
Свидетельство Наталии Васильевны Мутных от 8 марта 1919 года: «Мне случайно стало известно, что семья б. Государя Николая II — его супруга и 4 дочери — из города Екатеринбурга были перевезены в Пермь и секретно ночью поселены в подвале дома Березина, где была мастерская.
Из этого подвала одна из дочерей бежала в сентябре месяце, была поймана где-то за Камой и увезена в чрезвычайку, а семья б. Государя перевезена…
Я заинтересовалась содержанием семьи б. Государя в Перми и, воспользовавшись тем, что мой брат Владимир Мутных должен был идти на дежурство в место заключения семьи б. Государя, упросила его взять меня с собой и показать их мне. Брат согласился, и мы пошли. Было это в сентябре. В доме Березина мы зашли в подвал, и я видела комнату, в которой, при слабом освещении сальной свечи, различила б. Государыню Александру Федоровну и ее четырех дочерей. Были они в ужасном состоянии, но я их хорошо узнала. Со мной была тогда Аня Костина, секретарь Зиновьева; ныне она уехала в Петроград.
Семья же б. Государя спрятана в казармах, где-то в деревне».
При попытке к бегству Анастасии была организована облава. Ее схватили, избили, без сомнения, изнасиловали и оттащили обратно в подвал.
Свидетельство доктора Павла Ивановича Уткина, срочно вызванного Чека, от 10 февраля 1919 года:
«В последних числах сентября 1918 года, проживая в доме Крестьянского поземельного банка на углу Петропавловской и Обвинской улиц, каковой дом в это же время был занят Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, я, врач Уткин, был срочно вызван в вечернее время, между 5 и 6 часами, для оказания медицинской помощи.
Войдя в помещение, занятое больной, я увидел следующее: на диване лежала в полусознании молодая особа, хорошо упитанная, темная шатенка, со стрижеными волосами. Подле нее находилось несколько мужчин, среди коих были Воробцов, Малков, Трофимов, Лобов и ряд других лиц, фамилии коих мне неизвестны. Среди мужчин была одна женщина, на вид 22–24 лет, умеренного питания, блондинка.
Вследствие моей просьбы все мужчины удалились. Женщина же, бывшая подле больной, осталась, мотивируя тем, что ее присутствие мешать мне, врачу, не может. Я, врач Уткин, ясно предугадал, что женщина являлась в роли шпика.
На вопрос, поставленный мною больной: «Кто вы такая?», больная, дрожащим голосом и волнующаяся, тихо сказала: «Я дочь Государя Анастасия». После сказанных слов больная потеряла сознание.
При осмотре больной пришлось обнаружить следующее имелась больших размеров кровяная опухоль в области правого глаза и разрез в несколько сантиметров (1 1/2 — 2 сант.) в области угла правой губы. Изменений каких-либо на голове, груди обнаружить не удалось. В моем желании осмотра половой сферы мне было отказано. Затем я наложил больной хирургическую повязку и прописал ей внутреннее лекарство, после чего меня попросили удалиться из помещения.
В тот же вечер, около 10 часов, я, лично по своей инициативе, пришел к больной. Последняя была как бы в бреду, произносила отдельные слова и фразы. После этого посещения больше меня к больной не допускали. После того, когда я наложил повязку больной, последняя, взглянув на меня добрым взглядом, сказала: «Доктор, я вам очень, очень благодарна».