Николай Кровавый. Трилогия
Шрифт:
— Но ведь это неразумно! — живо откликнулся кайзер, — зачем губить прекрасных и храбрых людей? Разве нельзя было поместить в контейнер каких-нибудь туркмен или евреев?
— Вилли! Как можно? Они тоже мои поданные!
— Клаус! Но ведь ты мог попросить у меня каких-нибудь готтентотов! Уверяю, я бы не отказал тебе в таком пустяке. Такие испытания нужно проводить на дикарях, как это делают лягушатники.
Вот это новость! Французы значит тоже клюнули. Да и немцы судя по всему призадумались. Мою догадку кайзер подтвердил немедленно, предложив мне продать парочку экземпляров парашютных устройств и дельтапланов. Отказывать ему в такой малости я тоже не стал. Дело в том, что если дельтапланы ещё на что-то годились, то с парашютами немцы особо не попрыгают. Мои ребята использовали для прыжков не ранцевые парашюты, которые пока
На этом авиационная тема не была исчерпана. Вилли сообщил о намерении организовать трансконтинентальное воздушное сообщение. Всё-таки получив базы и колонии на Тихом Океане, немцы вынуждены держать там свои войска и каким то образом поддерживать с ними связь. Телеграфные линии это позволяли, но ведь не всё передашь по телеграфу. Часть сообщений приходится доверять бумаге и перевозить почту специальными курьерами — фельдегерями. Подозреваю, что перевозить будут не только почту. Наверняка постараются и подглядывать где только возможно. Но с другой стороны: что это немцам даст? Ничего такого, что стоило бы прятать от глаз воздушной разведки, на большей части материка нет. Зато построенные с немецкой помощью "аэропорты" нам самим пригодятся. Их дирижабли будут лететь в основном вдоль Транссиба, а нам нужно и в иные стороны летать. Как ни крути, но без нормально оборудованного аэропорта, лучше к делу не приступать. Вот потому и дал я на это своё согласие.
Разногласия возникли лишь по конечному участку маршрута. Немцам после Читы требовалась трасса на Шаньдун и дальше на Филиппины. У меня был иной интерес и я настаивал на прохождении трассы через Хабаровск, Владивосток и дальше не Сеул. В итоге, договорились, что сперва оборудуем трассу до Читы, а там решим по обстоятельствам.
К участию германского промышленного капитала в совместных с нами проектах, Вилли отнесся неоднозначно. Я его прекрасно понимал. Немцам нужен не конкурент, а покупатель их товаров.
— Вилли! В стране, с нищим населением не может быть много покупателей ваших товаров. Чтобы повысить емкость потребительского рынка, нужно увеличить доходы населения. Тут надеяться на одно только земледелие не приходится. Всё, что оно может нам дать, так это обеспечить приличную жизнь для пятнадцати миллионов человек. Прочие сто двадцать миллионов ничего у вас не купят, потому что едва сводят концы с концами. Единственный выход из нищеты — развитие собственной промышленности. Именно это должно нам дать увеличение народного достатка. Если это произойдет — количество покупателей возрастет в разы. В долгосрочной перспективе вам выгодней вложиться в наше развитие, чем довольствоваться теми крохами, которые ваши промышленники имеют с России.
— Ваши отношения с Францией…
Кто о чем, а голый о соитии! Впрочем, понять немцев можно. Французы лезли в Россию как нахлыстанные, стараясь скупить все более или менее ценные активы. И зависимость от их банкиров была огромна. Немцы прекрасно понимали это. Понимали они и то, что в один прекрасный момент, французы сумеют прижать нас к ногтю и заставить вести такую внешнюю политику, которая удобна им. Нужно сказать, что государственного долга потихоньку уменьшался, а новых долгов я не допускал. Но ведь были ещё долги частных лиц и компаний. И должники эти были влиятельны. Воздействуя на них, французы вполне могли организовать переворот и поставить у власти удобное для них правительство. Но не только это беспокоило немцев. Проявлять осторожность их заставило и нашумевшее "Дело Торнтонов".
История бизнеса братьев Торнтонов была давняя и мерзкая. Эти дельцы проникли в Россию ещё при моём деде. Вложив средства в строительство ткацкой фабрики в Петербурге, они сделали ставку на
Нужно сказать, что у Ильича были давние счеты с владельцами этой фабрики. Он ведь в Шушенскую ссылку поехал как раз из за них. Я прекрасно знал, что Владимир Ильич обиды всегда помнил и никогда их не прощал. Так было и тут: Ильич для начала подал на фабрикантов в Промышленный суд. Торнтоны, в своём высокомерии проигнорировали поданный малоизвестным в тот момент политиком и отказались даже явиться на заседание суда. Вот только дело это было на особом контроле и потому их туда доставила полиция. А дальше началась тяжба.
Положение ответчиков осложнялось тем, что слишком многие жаждали их крови. Я не говорю о простых рабочих. И даже Ильича можно не упоминать. Практически все фабрично-заводские союзы рабочих Питера желали примерного наказания английских дельцов. Чтоб прочим хозяевам было неповадно. На их стороне был и сам Зубатов со своей уже неслабой "конторой". Про себя я уже не говорю. Поэтому было кому помочь представителю истца, чтобы собранный им материал был максимально доказательным. А накопали такое, что чисто гражданский процесс перерос в уголовное дело. И не помогли ответчикам ни самые дорогие адвокаты, ни протесты английского посла. Двенадцать лет каторги и запрет на дальнейшее управление собственной фабрикой в течении такого же срока.
Что было дальше? Было предложение по национализации производства. Я воспретил это делать. Увлекаться национализацией — только плодить безмерно бюрократию. Вместо этого произошла СОЦИАЛИЗАЦИЯ фабрики. То есть, она стала собственностью трудового коллектива. То есть, все стали акционерами. Вопрос: а смогут ли пролетарии квалифицированно управлять производством? Ответ: не смогут! Но уникальность ситуации была в том, что помимо иностранных управленцев, на этой фабрики был и чисто русский управленческий персонал, который страдал от английского расизма ничуть не меньше работяг. Уже это способствовало их солидарности с трудовым коллективом. Немалую роль играло и то обстоятельство, что при социализации фабрики они повысили свой статус. В общем, получилась фабрика, собственником которой стал срочно созданный фабрично-заводской комитет.
"Дело Торнтонов" вызвало в обществе неоднозначную реакцию. "Левые" ликовали: все-таки первый случай передачи средств производства в распоряжении тех, кто в нем участвует. Зато "правые" были встревожены: ведь теперь можно лишать владельцев собственности, найдя для этого подходящий предлог. Поэтому и немцы стали осторожничать.
— Вилли, не стоит проявлять беспокойство по этому поводу, — толковал ему я, — в нашей стране германофилов немного, но лично я предубеждений против немецких деловых людей не испытываю. Русского человека, в отличии от немцев, трудно заставить выполнять все пункты и параграфы. Мы к этому стремимся, но мешают ложные убеждения о том, что законы пишутся только для простонародья. А так быть не должно. Закон един для всех. У вас это понимают. До наших людей такое с трудом доходит. И если ваши предприниматели будут соблюдать наши законы, то собственности и доходов с ней их никто не лишит. И пусть тебя не пугает слово "социализация". Она может быть и частичной. Это обычное акционирование. Ведь никто не мешает рабочему инвестировать свои сбережения в развитие производства. В Европе, насколько я знаю, это нигде не запрещено. Просто у нас есть маленькое отличие: приобретает долю собственности не конкретный Иван Лаптев, а тот профсоюз, в котором сей Иван состоит. В идеале, если немецкий промышленник потеряет интерес к делу и захочет продать его, профсоюз первый в очереди на покупку.