Николай Кровавый. Трилогия
Шрифт:
— Если там в Сибири такие райские места, то почему дворяне туда не едут?
А меня эти самые дворяне едут! А раз им там мёдом намазано, то и мужик охотней с места снимается.
Особое внимание — Дальнему Востоку. С ним не всё так просто. Транссиб еще не имеет сквозное движение, хотя уже вот-вот и будет. И это даёт надежду на то, что удержать свои земли на берегу Тихого океана мы сможем при любом раскладе. И тут у большие надежды на недавно образованное Тихоокеанское казачье войско. Это особое войско, не похожее на прочие казачьи войска. В первую очередь тем, что потомственных казаков там немного. В основном — дембеля из "мужичья". Но не только в этом отличия. Землями, пригодными для возделывания, я их одарил. Вот только на этом не разбогатеешь. И то, что подходящий скот при обзаведении хозяйством новые казаки получили, тоже не было показателем. Самое главное — рыбные промыслы. Именно они и определили особый уклад жизни казаков-тихоокеанцев. Каждый из них был приписан к определённой ватаге, с которой и ходил в море на промыслы. Главное достояние
Вообще то, подобные действия могли стать боком не только самим казакам. Министерство Иностранных дел уже било тревогу по поводу "поощрения неприкрытого пиратства". Я понимал причину беспокойства чиновников с Певческого моста. Рано или поздно, неконвекционные методы защиты своих интересов вызовут ответную реакцию со стороны заинтересованных держав. И скорее всего, после пары формальных протестов, в наши воды зайдёт сильная эскадра и всем нам станет плохо.
— И всё-таки господа, совсем не отвечать на посягательства — дурная политика. Вы беспокоитесь о том, как воспримут действия наших казаков во всём мире. Конечно, никто не будет в восторге от того, что наши бравые ребята творят с их подданными. Но ведь и их подданные не ангелочки. Их действия в наших водах смело можно причислять к пиратским. А раз так, то где ноты протеста в адрес неких держав?
Что есть, то есть. Наши дипломаты, боясь осложнений, никогда не заявляли протестов по поводу возмутительных действий чужих поданных на нашей территории. Но если бояться подобных осложнений, проявлять нерешительность, то рано или поздно, об тебя вытрут ноги и скажут, что это есть хорошо. Поэтому, я решил не мешать казакам творить правое дело. Но подкрепить их усилия, упорядочить этот процесс и придать ему законную форму, обязательно стоит. Поэтому на свет появился документ под названием "Высочайший Манифест о борьбе с пиратством и прочим хищничеством в восточных водах Российской империи". В этом манифесте, после положенного в таких случаях перечисления тех безобразий, что творили иностранные поданные, следовало повеление о беспощадной борьбе с подобными явлениями. Отныне, любое иностранное промысловое судно, чтобы не попасть под действие этого "Манифеста", должно было приобрести лицензию на промысел в российских водах. Лицензию эту по установленной казачьим кругом цене, должно приобретать в канцеляриях Корсаковского, Поронайского и Камчатского отделов Тихоокеанского казачьего войска. Срок действия лицензии — один промысловый сезон. Судно, не имеющее лицензии — считать пиратским и поступать с экипажем этого судна "согласно принятым в цивилизованном мире обычаям и законам". Что это означало на деле? Задержанного браконьера, если он не оказывал сопротивления, предписывалось отводить в порты, где имеется морской призовой суд. Таких портов было три: Корсаков, Поронайск и Петропавловск-Камчатский. Там дело рассматривали судьи, выбранные казачьим кругом сроком на один год. Правда, учитывая, что казаку во время промыслового сезона недосуг дома сидеть, разрешалось выбирать судьями женщин из числа казачьих жен. Непременное условие: члены суда должны быть совершеннолетними и иметь не менее двух классов образования. Участие женщин в судебном разбирательстве не означало смягчение участи виновных, потому что именно женщины редко находили в деле подсудимых смягчающие обстоятельства. Приговоры, выносимые ими не отличались разнообразием. Если задержанный экипаж не оказывал сопротивление и не был уличен в разбое и насилии, то по приговору суда происходила конфискация судна вместе с уловом, а экипаж получал от трёх до пяти лет каторжных работ. Впрочем, каторгу браконьеры отбывали своеобразную. Учитывая, что в тех местах всегда не хватает рабочих рук, я разрешил казакам использовать каторжников в качестве ватажных батраков. Оправдательные приговоры тоже выносились. Например, задержат кого без лицензии и с пустыми трюмами, а накануне был сильный шторм. Всё ясно: штормом занесло его в заповедные воды. Ну не казнить же за это бедолаг! Отпускали с миром.
Самые суровые кары налагались на тех, кто либо разбоем себя запятнал, либо оказал сопротивление казакам. Призовой суд не имел права выносить смертные приговоры или отвешивать астрономические сроки. Этого просто не требовалось, ведь был ещё закон о самоуправлении в сельской местности, согласно которому, народ собравшись на сходку мог вынести и исполнить приговор любой степени
— Ники! Зачем тогда вся эта комедия с судом? — вопрошала меня Аликс, — ведь вряд ли занятый важными делами капитан, станет тратить время на сопровождение убогой лоханки за сотни миль от места задержания.
— Дорогая! Кто-то конечно предпочтет не тратить зря времени и спрячет концы в воду. Но разумный старшина поймёт, что приглянувшаяся ему рыболовная шхуна, неизвестно каким образом оказавшаяся в распоряжении ватаги — это улика, свидетельствующая о том, что он сам не чужд пиратства. Поэтому он и до порта доведёт трофей, и через суд выправит бумаги на конфискацию и передачу в ватажную собственность добытого приза. Люди там не глупые. Как правильно поступить — догадаются сами.
Но как бы рьяно не несли свою службу казаки, численность их была всё-таки невелика. Личного состава — едва только полк укомплектовать. Поэтому пришлось им в помощь формировать отряд морской пограничной стражи и заказывать для него в Николаевске-на-Амуре корабли специальной постройки в количестве двенадцати штук.
Все эти меры конечно уменьшили размеры браконьерства, но они же и осложнили наши отношения с Японией и частично с Америкой. Но если американскому правительству, у которого возникли осложнения в Колумбии и Китае, было сейчас не до воплей обиженных граждан, то с японцами всё было иначе. Рыболовство для них было жизненно важной отраслью. Поэтому они на действия наших казаков реагировали очень болезненно. Обладая самым мощным на Тихом океане флотом и поддержку со стороны Британии, они могли себе позволить разговаривать с нами языком угроз. За последние два года мои дипломаты провели с ними множество переговоров на самые разные темы. Доводить Японию до отчаяния своей неуступчивостью мне не хотелось. Я предлагал японцам заключить конвенцию по рыболовству, в которой все спорные моменты можно будет урегулировать. Японцы в принципе соглашались, но когда дело доходило до конкретных деталей соглашения, упорно стояли на своём и не проявляли никакой уступчивости. Более того, месяц от месяца их требования становились более жесткими.
Ближе к 1903 году я понял: конфликта не избежать. Поэтому я отдал приказ о начале подготовки к войне с Японией. Для Георгия и адмирала Дубасова моё решение неожиданным не было. Подготовка к возможной войне на Дальнем Востоке нами велась давно. Мой последний по времени приказ просто требовал ускорить её. Поэтому, я надеялся на то, что к нужному времени у нас будет в этом месте достаточно сил для ведения маленькой и надеюсь, что всё-таки победоносной войны.
Подготовка эта велась по многим направлениям. Но сейчас то, что я задумал ранее, нуждалось в дополнении. В частности, нужно было что то делать с японскими шпионами. Японская разведка не шла ни в какое сравнение с британской, но это не делало её менее опасной. А толковой контрразведки у нас как не было, так и нет до сих пор.
До недавнего времени, вопросы контрразведки находились всецело в руках политического сыска являясь его подсобным делом. Этим и объясняется то обстоятельство, что борьба с неприятельскими шпионами велась бессистемно, шпионские процессы являлись редкостью.
Зубатов, прекрасно показавший себя на ниве борьбы с революционерами, совсем никак не проявил себя в борьбе с иностранным шпионажем. Ежевский, в чьём ведении были особые отделы, понимал в этих делах ещё меньше Зубатова. Мне позарез нужен был человек, способный создать такую организацию. Что интересно, такой человек имелся. Просто я не был до конца уверен в его лояльности. Но деваться мне было некуда и я дал Зубатову задание:
— Сергей Васильевич, у меня имеется для вас очень важное задание. В моём "особом списке" числится некий Феликс Эдмундович Дзержинский. Наверняка он и у вас на заметке.
— Да, ваше величество, у меня есть сведения об этом человеке. В настоящий момент господин Дзержинский состоит в разрешенной партии христианских социалистов и выполняя задание своей партии, работает в Маньчжурии в области Албазинского православного войска.
— Чудесно! Задание ваше будет вот каким: нужно уговорить господина Дзержинского создать и возглавить отдел по борьбе с иностранным шпионажем. Подчиняться этот отдел будет вашему Комитету. Уверяю вас, если у вас выйдет уговорить Феликса Эдмундовича поступить на службу, то этим самым будет сделано большое дело.
Спустя месяц после этого разговора, лично съездивший в Албазинский округ Сергей Васильевич, доложил о том, что вербовка прошла успешно и прием на службу Феликса Эдмундовича осуществлён.
— Вот только я, ваше величество, позволил себе дерзость, не до конца выполнить ваше повеление, — я кивнул Зубатову головой, разрешая продолжать и он объяснил мотивы своего самовольства, — не смотря на то, что господин Дзержинский принимал участие в революционном движении, у него нет ни необходимых знаний, ни нужного опыта для руководства тайной деятельностью. Поэтому я взял на себя смелость нарушить ваше повеление и поставить его на более скромную должность, на которой он приобретёт начальный опыт.