Николай Лысенко
Шрифт:
Никакие гувернантки, и даже мать, не смогли уберечь мальчика от общения с многочисленной дворней, домовыми и дворовыми слугами, окружавшими барское дитя с утра до вечера. Как впоследствии сам рассказывал Николай Витальевич, были у него свои друзья и среди отцовских извозчиков, и промеж соседских ребят; никто не мог запретить ему, играя во дворе или где-то вне двора, в саду, на огороде, разговаривать и общаться с такими приятелями. Больше всего нравилось ему часами просиживать с крепостными девушками, которые вышивали и пели украинские песни. Именно здесь, среди девичьего пения, в сердце Николая зарождалась любовь к родной песне.
Бабушка Мария Васильевна (родная сестра известного математика Михаила Остроградского) очень любила своего внука и поэтому часто брала его к себе, где он также познавал красоту украинских песен, легенд своего народа, знакомился с его обычаями и традициями.
Яркой украинской фигурой являлся и дядя, Александр Лысенко, обладающий живописно-казацкой красотой. Как вспоминала украинская поэтесса, мать Леси Укранки, Олена Пчилка, «жил тот дядя на своем хуторе, близ села Клещинцево… Против воли родителей женился он на девушке-крестьянке казацкого рода, разговаривал только по-украински и тем щеголял в благородном обществе… Можно, наверное, сказать, что так отзывался древний, бессмертный «росток» украинский… Любил вспоминать давние казацкие времена, знал много казачьих песен и, обладая хорошим голосом, а также умея играть на бандуре, охотно их пел. Сын его сестры, маленький Михаил Старицкий, а также его свояк, Николай Лысенко, с упоением слушали эти песни…» Именно с его слов гимназист Николай Лысенко впервые начнет записывать мотивы казацких песен: «Ой, не ладно, запорожцы», «Атаман, отец наш», «Встает туча из-за лимана».
Хорошо пел запорожские исторические песни и думы родной дядя Николая – Андрей Романович. «У дяди нашлось, между прочим, и первое печатное издание «Кобзаря» Т. Шевченко и «Энеида» Котляревского», – вспоминал впоследствии Николай Витальевич. Воспитанный на французском языке, юный Николай, прочитав «Кобзаря» Тараса Шевченко, с тех пор навсегда попал под очарование красоты родного слова, осознанно полюбив его.
В семье, которая хорошо помнила крепостной оркестр деда матери Петра Булюбаша, музыкальная одаренность и желание заниматься музыкой вызывали интерес и понимание. Родители Коли очень любили музыку: мать прекрасно играла на рояле; отец хотя и не знал нот, но очень любил импровизировать на фортепиано и подбирать на слух самые разные мелодии. Маленький Коля любил слушать, как мать играет (а играла она превосходно), мог стоять около нее часами, а вскоре и сам выучился одним пальцем подбирать мелодии. Мать заметила интерес сына к музыке и наняла учительницу, но Николай возразил категорически – учить его будет только мама. Поэтому к занятиям маленького мальчика также добавилась игра на фортепиано (по мнению родных, она еще и придавала бонтонности). Мать, которая была поклонницей европейской и русской классики, вовремя заметила способности сына и сама как хорошая пианистка сумела выявить музыкальный талант будущего композитора и развить его, открывая для маленького Николая мир музыки через классические сонаты, парафразы и попурри на темы популярных опер, модные салонные пьесы наподобие «Спящего льва» А. Контского.
Систематически заниматься музыкой Лысенко начал с пяти лет и обнаружил большие музыкальные способности. Шестилетний мальчик поражал всех музыкальной памятью и чистотой игры. Как вспоминает свояк Михаил Старицкий: «В те годы, помимо обычного начального обучения, мальчика учили играть на фортепиано; он любил эти занятия, особенно игру в четыре руки, и вообще делал в музыке быстрые успехи. Техника ему давалась очень легко, музыкальная память с первых шагов оказалась необычайной; шестилетний ребенок поражал всех ловкостью и чистотой своей игры… Кроме того, он с удивительной легкостью усваивал мотивы и подбирал их на рояле».
В 9 лет Николай написал свое первое музыкальное произведение – достаточно грациозную и красивую «Польку» для фортепиано, которую отец издал в подарок ко дню рождения сына.
С 10 лет мальчик учился в киевских частных мужских пансионах. Как вспоминает Михаил Старицкий: «…Николай был увезен в Киев и передан в аристократический пансион Вейля, который находился
Во время учебы в пансионах он продолжает обучение музыке у чеха К. Нейнкивича и чрезвычайно популярного киевского педагога и исполнителя, также чеха Паноччини (Алоизия Поноцного). Нейнкивич был странный учитель музыки: сам не играя на фортепиано, он мог так научить словами, что его ученики проявляли великолепное туше и прекрасное понимание музыкальной фразы. Паноччини, талантливый исполнитель-пианист, во время Колиной учебы в пансионе П. Гедуэна учил его тонкому исполнению фортепианных музыкальных произведений, особенно настаивая на технике исполнения, стремясь развить блестящую скорость пальцев и чистоту туше (его методика заключалась в том, что он не разъяснял ученику новую пьесу, а демонстрировал ее красоту собственным исполнением). Именно он позволил юному таланту сыграть произведения самого Ф. Листа, разучить довольно сложные вариации на оперу «Белая дама» Ф. Буальдье. Когда молодой барчук вернулся на каникулы в родной дом, его гувернантка панна Розалия, услышав прекрасную игру своего питомца, была очень смущена, а потом даже расплакалась от радости.
«Учился Николай в пансионе прекрасно: был среди первых учеников и, переходя в старшие классы, всегда привозил наградные книги. В музыке Николай делал колоссальные успехи…» – вспоминал М. Старицкий.
Каникулы же Николай проводил дома. Как вспоминает М. Старицкий, «праздники, и особенно Рождественские дни, проводились громогласно и весело… праздновали по старосветскому обычаю, в основном, в домашнем кругу, с канонадой из мушкетов и двух пушек, доставшихся в наследство от Булюбаша. Отец Николая был искренне религиозен, и его настроения отразились на нашей молодой жизни. На светлые праздники мы также разъезжали по родным и соседям, но разлив рек Сулы и Днепра затруднял сообщение… Зато какое раздолье было летом! Что касается учебников, то летом мы к ним и не прикасались; только для музыки Лысенко делал исключение и регулярно два раза в день занимался игрой на фортепиано… Музыкальная память развивалась у него удивительно: раз-два проиграет, бывало, большую пьесу – и уже играет ее на память… Вечерами мы играли с прислугой в разные народные игры… Мать Николая прекрасно читала по-русски, особенно стихи, и для нас не было большего праздника, когда она соглашалась прочитать нам баллады Жуковского, а особенно «Ундину»; за это мы должны были сделать диктовку по-французски, а также заняться переводами…»
В 1855 году Николая отдали в привилегированное учебное заведение – Вторую харьковскую гимназию, которую он закончит весной 1859 года с серебряной медалью. «В Харькове, в университетском городе, нашелся дальний родственник Лысенко, профессор геологии и минералогии Никифор Борисяк, – вспоминал Михаил Старицкий, – который согласился приютить своего дальнего племянника за солидную, как по тогдашним ценам, плату – 700 руб. в год. Николай… поступил в четвертый класс 2-й гимназии, в стенах которой и окончил потом гимназический курс…» В ту же пору во время учебы в Харькове юноша продолжал брать частные уроки музыки у Вильчака и известного российского пианиста и композитора Николая Дмитриева. Постепенно юноша становится известным в Харькове пианистом, которого приглашают на вечера, балы, салонные концерты у попечителя Харьковского учебного округа князя Ф. Голицына (известного знатока и любителя музыки), где молодой человек исполнял пьесы Моцарта, Бетховена, Шопена, играл танцы, блестяще импровизировал на темы украинских народных мелодий. На всех концертах, в аристократических салонах гимназист Николай Лысенко был желанным гостем, отличаясь не только музыкальной одаренностью и талантливой игрой на фортепиано, но и своей красотой и изысканностью манер настоящего аристократа.
Во время одного из выступлений на каком-то из званом вечере привлекательный юноша Николай (тогда уже студент университета) очаровал своей виртуозной игрой барышню из харьковской аристократической семьи. Прослушав его исполнение произведений Шопена, пьесы Контского, барышня, лично не знакомая с Лысенко, сняла с себя драгоценную золотую брошь с самоцветом и приколола ее к груди молодого пианиста со словами: «Молодой человек, прошу принять это как награду за ваше непревзойденное мастерство, которое покорило меня». Эту брошь молодой студент разыграл в лотерее, сбор средств от которой предназначался в поддержку неимущих студентов.