НИКОЛАЙ НЕГОДНИК
Шрифт:
– Ох, ни х… - еще одна исчезла в синей вспышке прямо на груди. Будто блеснул и пропал огонек электросварки. И на спине…
Шмелев успел только вытащить из кобуры огнестрел, когда в двух шагах перед ним словно из-под земли выросла фигура в сером бесформенном балахоне.
– Пся крев!
– направленный в голову удар отклонился, притянутый толстыми наплечными пластинами кольчуги.
Ответная пуля отбросила нападавшего, но на его место встали четверо. Два вражеских клинка зажгли вспышки, так, что затрещали опаленные волосы, а щеку обдало жаром. Выстрел от бедра… Еще одного снесло. Да что, бля… неужели никто не слышит? Ой! Успел прикрыться огнестрелом -
– Можешь не смотреть, колдун, - подал голос один из нападавших.
– Помощи не будет. Никто не заметит, как мы тебя убьем.
– Хрен вот тебе, - Шмелев нырнул под меч разговорчивого убийцы и уколол того в пах.
– Или без хрена, как угодно.
За временный успех тут же пришлось расплачиваться - удары, задерживаемые кольчугой, слились в единое синее свечение. Теплое железо или блокировка небесных техников? Неважно, лишь бы подольше держалась. Бессмертие бессмертием, но если разрубят на сотню мелких кусков, то столько же раз и пожалеешь о нем.
– У-у-у… больно… На тебе!
В увеличенную от пьянства печень трудно промахнуться - воин в сером балахоне, недоуменно разглядывающий оплавленный топор, сложился пополам и упал вниз лицом, царапая булыжники мостовой латными рукавицами. Но своего добился - защита сразу ослабла и перестала держать удары на расстоянии, экономила энергию, просто не позволяя пробить доспех. Тут же достали в ногу чуть выше сапога и там противно захлюпало.
– Заразы…
Николай перепрыгнул через зарубленного, охнул от боли и упал на одно колено. Щеку опять обожгло, и теплая струйка пробежала по шее за воротник. Меч вдруг стал тяжелым и непослушным. Перекатился, уходя из свалки, и мельком скользнул взглядом в сторону ворот - сидят, в ус не дуют. И как этим тварям удалось заморочить целый город?
Нужно пробиваться к Шолокше - текучие воды развеют любое колдовство. А больно-то как… И нет упоения в бою. Вообще нет. Просто хочется жить.
Глава 9
Звездный бархат опять лежал под ногами, чуть покачиваясь незаметно и неслышно. Вот из его неведомых глубин сорвалась звездочка и прочертила темноту от края до края. Выпал еще один серебряный гвоздик, которым небо приколочено к тверди, выпал, и вот оно чуть дрогнуло, пошло мелкой рябью и стало ближе.
Нет, показалось. Просто набежал ветерок и потревожил звездно-серебряное отражение в гладкой поверхности тихого омута. Сидевшая на камне русалка подняла голову и с надеждой прислушалась. Нет, показалось. Разве можно спутать шаги князя с чьей-то далекой шаркающей торопливой пробежкой? И звон мечей… Опять люди воюют. Зачем? И опять из-за войны и суеты никто не обратит внимания на маленькую русалочку.
Но она будет ждать. Она готова вечность посвятить своей любви, своему ожиданию. Что войны и подвиги против великого чувства? Оно вечно, а все остальное преходяще. Уйдут в прошлое злые кочевники и коварные грекосы, хитрозадые буяне и простодушные славельцы, грязные франконцы и жадные до денег каганиты…
Из небесного отражения вынырнула мокрая голова водяного и окончательно разбила потревоженную ветерком красоту. Да и откуда у простого омутника, пусть и главного на полноводной Шолокше, чувство прекрасного?
– Все сидишь?
– Сижу, - кивнула едва заметно. От легкого движения заструился по плечам поток длинных волос.
– Опять не придет. Занят он. И не ведает про тебя.
– Знаю.
– Смотри, перегреешься на ветру, заболеешь. Может, пойдешь к нам? Дядька Черноморд дельфинов ученых прислал в подарок с оказией. Забавные.
– Извини, дедушка Бульк, я лучше здесь посижу. Как тихо на реке, только у того берега рыба хвостом бьет.
– Да это сом Софроний учения щучьи проводит. Как их там… тренировки, вот, - старый водяной с удовольствием прислушался к далекому плеску.
– Самых злых набрал. Ерунда, что глупые, зато зубастые… Так идешь?
– Нет.
– Ну, тогда оставайся, красавица. Авось и дождешься своего счастья. Кхе-кхе… Бог тебе в помощь, - и исчез бесшумно в опрокинутом небе.
И буквально через мгновение появился опять. Высунулся из воды по пояс, сухощавая (если так можно говорить про водяных) рука оттопырила поросшее зеленой тиной ухо:
– Ничего не слышишь?
– А какое мне до всего этого дело?
– Дура ты сушеная, - обругал красавицу дедушка Бульк.
– У городских ворот смертоубивство творится. Нут-ко глянь, что там такое? У тебя глаза помоложе будут.
– Вот еще, на людские драки смотреть. Вечно они из-за сущей малости… И тебе какой интерес? Это же люди, - русалка поерзала на камне, устраиваясь поудобнее, с явным намереньем и дальше предаваться сладкой грусти.
Но крепкий подзатыльник от выбравшегося на берег деда выбил ее из мира грез в суровую реальность. Красивый носик пропахал в песке глубокую борозду, а по заднице звучно хлопнула мокрая пятерня.
– Ах ты, стерлядка непрожаренная, загрызи тебя пиявка!
– внушительно произнес Бульк.
– Людей она, жаба пупырчатая, в упор видеть не хочет, щука лягухомордая. А какого хрена земноводного второе лето подряд здесь торчишь, а?
– Да ведь у меня любовь безответная, - получилось довольно невнятно, так как набившийся в рот песок мешал говорить.
Но старый водяной и не нуждался в оправданиях:
– Дурость это беспросветная, а не любовь. За настоящую-то и жизнь отдать не жалко, тебе же лень жопу от насиженного камня оторвать. Али не люб больше князь?
– Люб…
– Вот! Сейчас убьют кого-нибудь лихие людишки, а Николай Василич податей в казне не досчитается. Все княжество хочешь с сумой по миру пустить, вобла малосольная?
Влюбленная в Шмелева русалка только на мгновение представила неисчислимые бедствия, которые обрушатся на любимого по ее вине, и впала в тихую панику. Подскочила, и широко распахнула глаза.
Едва различимый в неясном предутреннем сумраке, из городских ворот выбежал, сильно прихрамывая, вооруженный длинным мечом человек. Громко сказано, конечно, выбежал. Николай еле держался на ногах, и при каждом шаге из-за голенищ сапог щедро плескалась кровь. И кто решил, что она алая? Штанины гораздо выше колен уже черные. А с рассеченной головы натекло еще… Ладно, навстречу никого нет, а не то подумают, что их самодержец обделался самым постыдным образом.