Николай Пирогов. Страницы жизни великого хирурга
Шрифт:
Пирогов в совершенстве владел техникой этого наиболее трудного раздела пластики носа – полной ринопластики. Об этом свидетельствует его современник и последователь Ю. К. Шимановский, автор капитальной монографии по пластической хирургии [56]. В дальнейшем в России полной ринопластикой занимались и другие ученики Пирогова. В результате, как пишет А. М. Геселевич, по числу произведенных операций ринопластики Россия в 1858 г. занимала второе место в мире. Это было одним из показателей прогресса отечественной хирургии, в том числе одной из ее ветвей – оперативной ринологии, чему она была в значительной степени обязана трудам Пирогова. Так, если по сводной статистике одного из соратников Пирогова хирурга и прозектора Г. Х. Шульца, до 1836 г.
Назначение Пирогова профессором в Дерптский университет задерживалось. Это было связано с тем, что некоторая часть профессоров Ученого Совета университета, которая по существу была немецкой, не желала иметь в своем кругу русского профессора. Главными противниками Пирогова были теологи. Богословы мотивировали свое несогласие якобы существующим законом первого основателя Дерптского университета шведского короля Густава Адольфа, согласно которому профессора университета могли быть только протестантами. Между тем новая история Дерптского университета, как уже отмечалось выше, начиналась с указа русского императора Павла I в 1798 г. По сути дела, вся эта затея дерптских теологов была бурей в стакане воды. Споры тянулись до февраля 1836 г. Однако ректор университета, которым в то время был Мойер, в конце концов смог добиться необходимого решения Ученого Совета.
6 февраля 1836 г. декан медицинского факультета Дерптского университета Вальтер представляет Пирогова к занятию профессорской кафедры хирургии, а 14 февраля его избирают экстраординарным профессором хирургии медицинского факультета: 14 голосами и 1 письменно «за» и 8 голосами «против». Наконец, 4 марта Пирогов утверждается министром народного просвещения в должности экстраординарного профессора теоретической и практической хирургии [58].
Профессор хирургии Дерптского университета
На 26-м году жизни Николай Иванович Пирогов становится профессором хирургии Дерптского университета. Незадолго до его возвращения в Дерпт туда прибыл гвардейский генерал-майор Крафтштрем – новый попечитель университета, присланный из Петербурга. Как вспоминает Пирогов, генерал принял его очень любезно. Более того, немец по национальности, он приветствовал Пирогова именно как первого русского, избранного университетом профессором чисто научного предмета. Особенно Крафтштрем был рад тому, что это событие совпало с его назначением попечителем университета. До сих пор русские профессора в Дерпте избирались только для преподавания русского языка, за отсутствием немцев, хорошо знакомых с русской литературой. Одним из таких профессоров, как уже отмечалось выше, был А. Ф. Воейков, известный литератор XIX века.
Приняв кафедру Мойера, Пирогов был взволнован, т. к. понимал огромную ответственность, которая ложилась на его плечи. И эти волнения молодого еще человека, связанные с новым и ответственным поприщем профессора, руководителя хирургической кафедры и клиники, были настолько сильны, что и на старости лет Пирогов не мог забыть их. В «Дневнике старого врача» он пишет: «Вот я, наконец, профессор хирургии и теоретической, и оперативной, и клинической. Один, нет другого». Нельзя лучше выразить то состояние волнения, которое испытывал Пирогов на пороге самостоятельной профессорской деятельности, чем эта фраза – «Один, нет другого». «Это означало, – далее пишет Пирогов, – что я один должен был: 1) держать клинику и поликлинику по малой мере 2 1/2 – 3 часа в день; 2) читать полный курс теоретической хирургии 1 час в день; 3) оперативную хирургию и упражнения на трупах – 1 час в день; 4) офтальмологию и глазную клинику – 1 час в день; итого – 6 часов в день.
Но 6 часов почти не хватало; клиника и поликлиника брали гораздо более времени, и приходилось 8 часов в день. Положив столько же часов на отдых,
В апреле 1836 г. Пирогов начинает читать курс лекций, который необходимо было излагать на немецком языке. На первой лекции «Учение о суставах» Пирогов демонстрировал свои препараты, сделанные им еще студентом. Глубокие знания, эрудиция и опыт лектора привлекли внимание студентов. Однако недостаточное знание немецкого языка приводило к появлению в аудитории плохо скрываемых усмешек. Понимая это, молодой профессор закончил свою первую лекцию словами: «Господа, вы слышите, что я худо говорю по-немецки, по этой причине я, разумеется, не могу быть так ясным, как бы того желал, посему прошу вас, господа, говорить мне каждый раз после лекции, в чем я не был вам понятен, и я готов повторять и объяснять любые препараты».
Честность и откровенность молодого профессора быстро были оценены молодежью. «На второй лекции мы мало смеялись, а на третьей и вовсе нет», – пишет в своих воспоминаниях один из выпускников Дерптского университета [63].
Воспоминания Пирогова, касающиеся этого периода, полны удивительно искренними откровениями. Жесткая самокритика, высочайшая требовательность к себе, неудовлетворенность собой всегда были присущи этому великому человеку. «Мог ли… я, молодой, малоопытный человек, быть настоящим наставником хирургии?! – спрашивал себя Пирогов и честно отвечает: – Конечно, нет, и чувствовал это. Но раз поставленный судьбой на это поприще, что я мог сделать? Отказаться? Да для этого я был слишком молод, слишком самолюбив и слишком самонадеян» [60].
Еще будучи за границей, он смог убедиться, что научная истина далеко не всегда является главной целью знаменитых клиницистов и хирургов. Он стал свидетелем того, что во многих известных европейских клиниках было заметно желание приукрасить собственные достижения и нередко принимались меры для скрытия неудовлетворительных результатов лечения.
Размышляя над своей будущей деятельностью в качестве руководителя хирургической кафедры и клиники, молодой профессор выбирает свой путь – путь, достойный подражания: «…я положил себе за правило при первом моем вступлении на кафедру ничего не скрывать от моих учеников, и если не сейчас же, то потом и немедля открывать пред ними сделанную мной ошибку. Будет ли она в диагнозе или в лечении болезни» [61].
Следуя этому принципу, Пирогов стал издавать свои, теперь уже знаменитые, «Анналы хирургического отделения клиники Императорского Дерптского университета», где со всеми подробностями описывал все свои промахи и ошибки, допущенные в диагностике и лечении своих больных. Эти «Анналы» имели огромное воспитательное значение и заметно повысили авторитет Пирогова среди студентов и коллег.
«Анналы» были написаны на немецком языке, так как в то время это был наиболее распространенный язык среди ученых-медиков всех стран. В адрес некоторых из них были обращены его критические замечания, что было, несомненно, смелостью, а возможно, и дерзостью молодого профессора. «Анналы», опубликованные в 1837 и 1839 гг., представляют собой исключительное явление в мировой медицинской литературе.
Оценку выхода первой части «Клинических анналов» одного из профессоров Дерптского университета Пирогов описал в своих воспоминаниях. «Энгельгардт (профессор минералогии), цензор и ревностный пиетист, неожиданно является ко мне, вынимает из кармана один лист моих «Анналов», читает вслух взволнованным голосом и со слезами на глазах. Мое откровенное признание в грубейшей ошибке диагноза, в одном случае причинившей смерть больному; а за признанием следовал упрек моему тщеславию и самомнению. Прочитав, Энгельгард жмет мою руку, обнимает меня и, растроганный донельзя, уходит» [62].