Никто и звать никак
Шрифт:
Часа через три, когда уже совсем стемнело, Ригер оставил меня в хорошей гостинице и поехал за всеми. Прямо на этой телеге.
А я осталась принимать ванну и размышлять, что за приступ меня вдруг одолел. Думаю, Ригер поддался на него только потому, что до сих пор я всегда вела себя не просто здраво, а еще и очень правильно.
Женщину звали Вальма, полное имя малыша было Дикон, она нигде никогда не работала, сперва вела хозяйство у родителей, потом ее выдали замуж и она вела дом мужа. Ей недавно исполнилось всего двадцать два года.
Ехать
Все же здесь нет ни поездов, ни автобусов. Все держится исключительно на лошадях. Дом моего отца был в самой южной части страны, тогда как семейство Ригера были почти северянами.
В дороге я много расспрашивала его о климате, думала, стоит ли выкупать землю возле замка. Сам он, как ни странно, не настаивал на том, чтобы мы остались там жить.
— Я хочу повидать маму, Калина. Пять лет большой срок, а она не становится моложе.
— Сколько ей сейчас лет?
— Уже сорок два.
Я засмеялась — ну, конечно, сорок лет — бабий век окончен! Как же иначе-то!
— Знаешь, Ригер, в моем мире есть пословица, которая утверждает, что в сорок пять лет женщина становится похожа на сладкую ягоду.
Ригер нахмурился. Ну, да, ошибка многих мужчин — они не воспринимают маму как женщину. Все женщины вокруг — это женщины, а она — только мама.
В Триншере, который славился своими кузнецами, мы меняли караван. Там мы прожили почти десять дней и для того, чтобы отдохнуть, и для того, чтобы успели выполнить мои заказы.
Всего на пути к замку Ригера мы сменили четыре каравана.
Надо сказать, в дороге нам везло. Не было нападений, никаких особых неприятностей, если не считать нескольких укусов оводов. Мне тоже досталось от этой летающей пакости и шишка на руке болела долго. Один раз сломалось колесо на телеге, но это было не в дороге, а на мостовой маленького города, куда мы въезжали на ночлег, так что рано утром нам все отремонтировали и от каравана мы не отстали.
Хуже становилась погода с приближением к месту. Оно и понятно, осень, уже поздняя и дождливая…
К самому замку подъехали уже с первыми заморозками.
— Вот, Калина, это и есть замок Тронг…
Глава 46
Возможно, во мне просто говорила накопившаяся усталость, но я смотрела на замок и понимала — уходить отсюда я не захочу.
Коляска остановилась на небольшом возвышении, до самого замка оставалось не более полукилометра.
Две цилиндрические трехэтажные башни с окнами-бойницами. Между ними — небольшой прямоугольник дома, два этажа или три, точно не понять, такие же крошечные окна. На крыше — серая сланцевая плитка.
Когда-то замок окружал настоящий ров с водой, но сейчас это был поросший кустарником овраг, через который был перекинут старый широкий мост. Одна цепь была порвана, явно уже очень давно, потому что вторую оплетало какое-то вьющееся растение. Часть растений,
Дом нуждался в ремонте — не везде были стекла. Дом нуждался и в постоянных жителях, и в горящих каминах внутри. Сейчас слабый дымок вился только над крошечной каменной пристройкой у центрального входа. Раньше, там, возможно, размещалась стража.
Из пристройки вышел мужчина, поднес руку козырьком к глазам и стал рассматривать наш маленький караван. На его голос из дома показались две женщины. Так эта троица и стояла, дожидаясь нас. Только одна из женщин на минутку скрылась в пристройке и вынесла оттуда две шали — себе и госпоже.
Мама Ригера была красива. На Земле я не дала бы ей больше тридцати пяти. Правильные, точеные черты лица, пепельно-русые, изумительного лунного оттенка, густые волосы, без седины. Ну, или она совершенно не заметна. Чуть сухопарая, высокая, с прекрасной осанкой. Но самой красивой чертой были брови и глаза. Ни один мастер-бровист не способен создать столь совершенный изгиб соболиных бровей! Только природа балуется иногда и награждает детей своих такой красотой. Это не краска и не косметика, но при пепельных, лунного оттенка волосах свекровь имела глаза восточной красавицы, затененные умопомрачительными ресницами. Испортить такую внешность не могло ни что. Ни тонкие «гусиные лапки» морщинок в уголках глаз, ни грубая и дешевая ткань одежды.
— Мальчик мой, как я счастлива…
Она гладила по лицу своего большого мальчика и была искренне счастлива, что он жив, здоров и вернулся домой. И у Ригера, и у его матери в глазах стояли слезы…
Я старалась не отсвечивать и дать им возможность прожить эту минуту встречи наедине.
Хотя, конечно, слово наедине тут подходило слабо. Но все участники сцены деликатно молчали…
Последний раз поцеловав ее руки, которые он сгреб и держал не отпуская, Ригер, наконец опомнился.
— Мама, позволь мне представить тебе мою жену. Знакомься, это Калина фон Крейг, урожденная Элиза фон Райз.
Глядя в глаза своей потрясающей свекрови я почему-то поверила, что она рада меня видеть. И что можно не ждать женской ревности и мелких пакостей, и что может быть, здесь я действительно найду себе место…
— Я рада приветствовать тебя в нашем доме, Калина. Пусть он не богат, но я хочу верить, что здесь ты обретешь новую семью.
Шталь Крейг обняла меня и погладила по голове:
— Входите, дети, и будьте счастливы!
Ригер, тем временем, сгреб в объятия вторую женщину, приподнял ее, покружил и дождался затрещины и слез:
— Ох, Ранда, как часто я вспоминал твои пирожки!
— Как были вы обормотом, шталь Крейг, так и остались! Никакого уважения к моим сединам!
Но и Ранда и её муж улыбались, и я понимала — Ригера действительно любят здесь.
Ранда была постарше моей свекрови и к свалившемуся на дом счастью в моем лице отнеслась гораздо более скептически: