Никто, кроме нас!
Шрифт:
– Мы сегодня не будем играть?
– Почему? – Сережка поднял мокрое лицо. – Будем, – и встал, подбрасывая в руке мяч. – Пошли конаться.
– Я с вами, – сказал Боже, вставая с каменной тумбы неподалеку…
… – Игра!
Звонко бумкнул хорошо накачанный мяч.
Димка был дома. Сидел за столом и читал растрепанную пачку листов А4 при свете керосиновой лампы.
– А мамы нет, – объявил он, оглянувшись на вошедшего надсотника. – У нее педсовет.
– Да? – немного растерянно спросил Верещагин, ставя на пол американскую поясную сумку. – Вот как… А она говорила…
– Да его в последний момент назначили, – Димка сел удобнее. – А когда вы с позиций уходите, вам не влетает?
Надсотник
– Ну-у… – начал он. – Вообще-то увольнительные у нас есть… а я их еще и сам выписываю… кроме того, активных боевых действий нет, а до позиций тут десять минут бегом… – он понял, что говорит неубедительно и отрезал: – Нет. Не влетает. А тебе не влетает, что ты керосин жжешь?
Снимая жилет и ремень, он подошел к столу, присел на расшатанный стул.
– Влетает, – охотно ответил Димка. И опасливо примолк. Потом сказал: – А вы не расскажете? Книжка интересная…
– Какая, если не секрет? – Верещагин подался чуть вперед.
– Вот, – мальчишка пододвинул прочитанные листки. – Ну, вообще это не книжка, а… распечатка из Интернета. Мы новое помещение под штаб расчищали, я нашел. Только у нее конца нет… – Димка вздохнул. – Я посмотрел. А мне всего три листа осталось – и на самом интересном месте…
Он еще что-то говорил. Но Верещагин не слушал, с удивлением глядя на распечатку – «таймсом», 11-й номер, – которую кто-то когда-то сделал с хорошо известного ему сайта «www.zhurnal.lib.ru».
Валерич, Отто Макс Люггер, Шепелев Алексей – гласил заголовок.
ГРАНИ
– Дай-ка, – он взял у мальчишки последний лист и прочел вслух: – «Слышь, Шустрик, а ты правда на меня больше не злишься? За навоз?» – уточнил Сережка. «Ага, – смущенно подтвердил Кау. Мальчишка сделал короткую паузу, а потом честно ответил: – Не злюсь. Раз уж мы теперь одна команда, то чего злиться. Тогда уж надо было отказываться. А соглашаться и злобу таить – это нечестно». – «Странный ты какой-то со своей честностью», – признался рыжий». А дальше я знаю, – сказал надсотник, возвращая листки Димке.
– Знаете? – поднял брови тот. – Правда?
– Дочитывай, – Верещагин вытянул ноги в серых ботинках и осторожно откинулся на спинку стула, – и я расскажу. Это можно и без света. Надо же мне дождаться Ле… твою маму.
Часть 2
Крылатая Сотня
(Я, Колька…)
Станица Упорная
А на сердце опять горячо-горячо…
И опять, и опять без ответа…
А листочек с березки упал на плечо —
Он, как я, оторвался от веток…
Я проснулся оттого, что через меня переступили.
За последние три недели со мной случилось столько всякого, что трудно даже рассказать. Поэтому то, что, проснувшись, я увидел, что сплю на ворохе соломы под каким-то навесом, меня не очень поколебало. Кругом спали еще человек двадцать, и к турпоходу это не имело никакого отношения. Было жарко, безветренно, я видел, что небо буквально усыпано ярчайшими звездами. На юге непрерывно бухало, но это была не гроза.
Одиннадцатые сутки со стороны Карачаевска на север вдоль рек – Лабы, Урупа, Зеленчука, Кубани – пробивались оккупационные войска. Надеялись соединиться с группировкой, наступающей от Элисты. Они пробивались, а Южная армия их не пускала.
Мы жили в Упорной одиннадцатые сутки, и одиннадцатые сутки неподалеку шли бои. Но бежать больше просто стало некуда. Прибежали.
Три недели назад я жил в Ставрополе. Я и слов-то таких не знал – «оккупационные войска».
Правда, уже с начала апреля творилась вокруг разная чушня. То света не было. То воды. То взорвался химзавод, и его тушили почему-то не эмчеэсовцы, а какие-то залетные иностранцы. То по
В общем, жизнь и так была нескучная. Но я как-то внимания не обращал особо. До того дня. Две недели назад.
В общем, мы шли в школу. С моим дружком, Витькой Фальком. До конца года оставалось всего ничего, намечалась контрольная по алгебре, хотя и в школе то и дело что-то происходило – треть учеников не ходила на занятия, многие вообще поуезжали, из учителей тоже постоянно кого-то не было… В общем, мы шли. Если честно, идти было неприятно. Родной Ставрополь мне больше всего напоминал ежа, который сжался в комок и выставил иголки. Честное слово. На перекрестках стояли – как повырастали из-под земли за ночь! – самоходные зенитки. Было много солдат, а с ними – эмчеэсовцы в оранжевых беретах, но при оружии, которого я раньше не видел у них вообще. Милицию как отрезало. Зато возле мэрии – в строю! – стояли комендантские роты кубанцев и терцев, тоже при оружии, а не просто с нагайками. Чего-то ждали, а в вестибюле через стеклянные двери мы с Витькой разглядели полно офицеров, – и казачьих, и армейских. Флага над мэрией не было вообще, и мне это почему-то показалось каким-то жутким. Мы уже прошли мимо, когда на верхнем этаже мэрии вдруг начали стрелять – нас тут же распер эмчеэсовский патруль… Казаков было полно и в других местах города, и даже возле нашей школы дежурил не обычный наряд, а не меньше двадцати человек и какое-то несуразное сооружение, в котором мы с трудом опознали «КамАЗ», закрытый, как черепаха, наваренным грубыми швами листовым железом. Из-под этого панциря торчали пулеметы.
Позабрасывав сумки в класс, все пацаны из нашего 7-го «Б» отвалили за школу, на «наше место» на заборе – покурить и обсудить ситуацию в оставшееся до уроков время. Как раз когда мы рассаживались согласно классной «табели о рангах» – над улицей совсем низко прошла пара вертолетов. Шара – Шарип Тагишев – последний из оставшихся в классе кавказцев-предкавказцев, остальные за последние недели поразъехались из Ставрополя – тут же выпучил глаза и стал врать, что его дядя сказал его отцу, что знакомый сестры жены видел… Он что-то там гнал, а я вдруг понял, что на вертолетах не было привычных нам – мы видели машины с аэродрома часто – звезд и бело-сине-красных полос. Я ведь четко разглядел: на них были сине-малиново-зеленые полосы, кубанские войсковые – и Георгии Победоносцы, тоже как на гербе войска. Но с какого перепугу у казаков – вертолеты?! Казачата в нашей школе не учились, но кто-то из ребят сказал, что его приятели из бабычевского корпуса говорят: всех реестровых казаков войско мобилизует, и даже старших кадетов держат под ружьем – на самом деле, с автоматами в спальниках…
Мы уже собирались идти в класс, когда на улице показалась колонна – несколько открытых «УАЗов» с пулеметами и черно-желто-белыми флажками (я вспомнил, что это вроде бы считается императорский русский флаг, я даже на митингах такие видел) и не меньше двухсот мужиков с оружием. Все они были одеты в разные камуфляжи, обуты тоже кто во что – от сапог до кроссовок, – но вооружены до зубов, на головах – одинаковые черные береты, и у каждого на рукаве – большой шеврон таких же цветов, что и флажки. Наши охранники-казаки их сперва резко остановили, но потом быстро пропустили дальше и даже кого-то дали в провожатые.