Никто, кроме нас!
Шрифт:
– У него емкость одиннадцать с половиной литров, – вспомнил я характеристики движка, – расход топлива четыре на час… И жмет он тогда сто пятьдесят. А на вашем самогоне как?
– Скорость такая же, – с готовностью сказал Димка. – Но жрет по пять литров на час. И дымит, если фильтры не менять то и дело.
– Фильтры сами делаете? – уточнил я, присаживаясь возле недоделанного «Грифа».
– Делов-то, – Димка присел рядом.
– А оружие? – вспомнил я. – Вы воевать чем думаете?
– Сашка Гуляев на консервном сегодня в ночную, он бы тебе расписал все… – Колька присел рядом с нами. – Вообще у нас с оружием хреново. В основном ружья фермерские и старье с Великой
– «Зброевка», чешский, – напомнил Андрюшка.
– Еще есть тоже немецкий, поновей, – сказал Борька. – Этот у нас в наземной охране… А на машинках – гранаты пороховые, бутылки с коктейлем, противотанковых гранат немецких много, они почти как бомбы небольшие шарашат… На «Блюзах» ракетные установки поставили, с электроспуском. По шесть ракет под крыло, есть осколочные, есть зажигательные. Ничего, почти не осекаются. Правда, рассеивание дай бог. Но если по площади лупануть…
– Кино… – я помотал головой. – Сколько же у вас человек-то?!
– Около трех десятков, еще набираем, – сказал Колька. – Самых проверенных, выбор есть, пацанов полно…
– Слушай, мы тебе все рассказали, – вдруг как-то растерянно сказал Димка. – Ну, мы конспираторы, на х…й…
– Погоди, – оборвал его Колька. И посмотрел на меня: – Ты, может, думаешь: вот, пацаны в войну решили поиграть, вообразили себя казаками… А ты на кладбище на наше сходи. Мы даже не про могилы старших говорим. Там сектор целый есть. Больше ста могил, и на всех – «неизвестный мальчик», «неизвестная девочка»… или просто «неизвестный ребенок». Откуда? А в самом начале там, за станицей, на дороге, турки ракетами со штурмовиков три автобуса разбили. Автобусы детей из Сухуми везли. Наших, русских, которые там отдыхали где-то. И абхазских тоже, каких запихнуть успели… Штурмовики как по ним ракетами дали – и все. Потом наши собирали и хоронили. Старшие хоронили. Хоронили и плакали. Мы ведь даже узнать не успели – кто такие, откуда родом. Не выжил никто. Автобусы-то гражданские были. Слепой различит. Мы не герои никакие. Мы до войны казаками звались, да, форму на парадах носили, а так были такие же малолетние упыри, как и другие. Но теперь-то так жить нельзя. Ты пойми, Коль, – нельзя. Теперь воевать надо. Теперь мы и правда казаки.
– Летающие, – усмехнулся Борька.
А я… что я?
Я вспомнил, как лежал на песке и смотрел оцепенело на воронку на месте нашей школы.
– Пошли движок перебирать, – буркнул я. – Чего теперь…
И мне вдруг показалось, что плеснувшая в лицо чистая и холодная вода промыла мне глаза.
Как будто пелена какая-то с них спала.
Честное слово.
Крылатая сотня
В старом альбоме нашел фотографию
Деда – он был командир Красной Армии.
«Сыну на память. Берлин сорок пятого».
Белесый, поблескивающий аппарат вынырнул из-за рощи. За ним волокся хвост дыма. Не помню, как я оказался в канаве, откуда осторожно высунул нос, не в силах преодолеть природного любопытства. Сверху на меня грохнулся Витька Фальк, вмяв меня в землю – и почти тут же неподалеку хлопнул взрыв и послышалось: «Урррррааа!!!»
– Че это? – спросил я прямо в обалдевшие Витькины глаза.
Он помотал белыми лохмами:
– Не знаю. Я гляжу – летит. Я прыгнул.
– Слезь, –
Наверху хохотали ребята и недоуменно визжала свинья.
– О, как устроился!
– И замаскировался!
– Пошли вы! Я, блин, упал!
– А тебе там идет, один в один!
Мы кое-как выбрались наружу. Все обитатели скотного двора столпились около загородки, в которой обитал «№ 54, 135 кг на 4 июня», как свидетельствовала табличка на дверце. «№ 54, 135 кг на 4 июня» с оскорбленным видом торчал пятаком через загородку. Пятак ему почесывала сестра Олежки Гурзо, Дашка, приговаривая: «Напугалась, маленькая, убилась, маленькая…» Через загородку лез – рук ему опасливо не подавали – Сашка Радько, младший брат Кольки. Сашка был сильно маскировочного цвета, и было видно, что он полезет в драку, как только переберется наружу. Остальные ржали.
Наверное, правда была бы драка – в отличие от сдержанного Кольки, Сашка был без тормозов – но мимо по улице пробежала вопящая толпа пацанов поменьше (разбавленная несколькими девчонками) – и станичных, и беженцев, и детдомовских. В их воплях слышалось на всю свободную область Кубанского войска одно ликующее слово: «Сбили!»
Верхняя слега ограды скотного двора хрястнула и просела – через нее одновременно попытались перескочить восемь мальчишек. Из забойного цеха понесся густой отборный мат старика Игоря Николаевича – заведующего двором.
По копошащимся (тоже с матом, хотя и более звонким) телам я и Витька прорвались в первые ряды…
…Атаман Шевырев, похожий на кряжистый волосатый пень с огромными кулаками, на который натянули казачью форму, поспел к месту падения первым – верхом. Я его побаивался – атаман постоянно был зол от количества хлопот и от того, что станичный круг «приговорил» не брать его «на линию», хотя по возрасту он еще «вполне годился». Такая же судьба постигла еще тридцать казаков – в основном шестнадцати-семнадцатилетних и старше пятидесяти. Их оставили для обороны станицы (хотя было ясно: если уж враг дорвется сюда, то какая там оборона…). Но вот получилось так, что именно они – из имевшихся в распоряжении круга зушки-спарки и счетверенного КПВТ, кое-как прикрывавших станицу с воздуха – сшибли беспилотный «Прэдатор», вынырнувший из-за рощи. И теперь атаман метался вокруг лежавшего в небольшой воронке переломанного аппарата, грозил нагайкой, сипло матюкался, не допуская ближе любопытствующих, а школьный учитель физики и еще какой-то малознакомый мне гражданин возились около этих обломков.
Мы остановились в отдалении. У Шевырева не заржавело бы и врезать. Я передернул плечами, вспомнив, как позавчера он полоснул мне по заду, когда я тащил бочку и не успел убраться с дороги вовремя. Я тогда взвился, буквально задохнувшись – не столько от боли, сколько от возмущения. Меня! Которого ни разу! Пальцем! Никто! Но пока я собирал заряд негодования, чтобы уложить атамана наповал, он уже заговорил с Игорем Николаевичем на тему «ты, дед, хоть лопни, а мясо чтоб было не только на линию, но и для ребятишков…» – и мой запал пропал сам собой. Я потер задницу, хлюпнул и покатил бочку дальше.
А обида почему-то пропала сама собой…
…«Прэдатор» был страшен. Он походил на какого-то головастого крылатого червя, белесого и осклизло-блестящего, совершенно не имеющего отношения к нашему миру. Кажется, не я один подумал что-то похожее, потому что, когда в обломках что-то скуляще скрипнуло и шевельнулось – шарахнулись в стороны все. И мелкие пацаны, и женщины, прибежавшие с молочной фермы, и мы, и казаки из конвоя Шевырева, и сам Шевырев.
– Да все нормально, это камера! – крикнул учитель физики.