Никто, кроме нас!
Шрифт:
Атаман Громов прибыл на совещание штаба армии прямо с позиций. Его конвойцы – набранные из старших кадетов бабычевского корпуса и тоже старших детдомовцев – отлично вооруженные и обмундированные, подтянутые, рослые мальчишки с закопченными лицами, кое-кто в бинтах, – попрыгав с трех «Гусаров», бэтээра и двух мотоциклов, немедленно свернули вентиль пожарного гидранта и, оставив троих на карауле, принялись с воплями и хохотом плескаться, вызывая добродушные улыбки у охранявших пленных ополченцев. Казалось, что ребята ничуть не устали; между тем за последние
– Мы пленные… мы только выполняли приказ… мы находимся под защитой Женевских конвенций…
– Лучше молчи, – сказал кто-то из мальчишек, и американец умолк.
– В общем, так, – атаман Громов пожал плечами. – Совершенно непонятный эпизод. Вроде бы мелочь – два грузовика с боеприпасами, одиннадцать убитых – но странно. И нелепо как-то все… Машка, это не твои?
Мария Лагутина, командующая авиацией и в прошлом знаменитая спортсменка-летчица, пожала плечами и ехидно заметила:
– Раз нелепо – точно не мои… – И уже серьезно добавила: – Да нет, не летали наши там.
– Может, осетины? – кивнул атаман начальнику разведки.
Полковник Ботушев покачал головой:
– Я уже выяснял. Ни осетины, ни абхазы подобных операций не проводили.
– Может, у них самих что взорвалось? – предположил кто-то из офицеров РНВ. – Первый раз, что ли? Или партизаны…
– Там столько вражеских войск и такая маленькая территория, что партизан просто нет, – отозвался атаман. Задумался, хрюкнул горлом и подвел итог: – Наверное, правда что-то у них само грохнуло…
– Между прочим, там твои конвойцы пленных убивать собрались, – заметила Лагутина, глядя в окно. – Петельку такую красивую на столбе наладили, тросик разноцветный… ой, это же шнур из театра, красиво как…
– Пар-р-ршивцы! – вскочив, атаман рысью выбежал из кабинета.
Все это совсем не было похоже на воздушный бой – даже из кино. С глухим громом невероятно высоко в небе крутили какие-то петли и зигзаги не меньше десятка серебристых точек, то и дело выстреливавших длинные прямые хвосты белесого цвета, размазывавшиеся черными кляксами.
Мы с Витькой Фальком и Тошкой Задрыгой, задрав головы, следили за происходящим. Лошадь тащилась сама. Бидоны с молоком грозили выпасть. От того, что я не понимал даже, где там, наверху, наши, а где чужие, все происходящее над нашими головами напоминало сильно тормознутую компьютерную игру с плохой графикой.
Неожиданно одна из точек превратилась в алую звездочку, потом – окуталась черным и рассыпалась на быстро светлеющие дымные струйки. Буквально через несколько секунд то же произошло со второй, еще через полминуты – с третьей. Розка наша остановилась и стала
Две точки, резко снижаясь, помчались на юг. За ними гналась третья. Еще две продолжали крутить карусель. И опять-таки две свернули в нашу сторону, а следом – еще одна.
– Еб… – выдохнул Тошка.
Мы и дернуться не успели, а прямо над нашими головами проскочили показавшиеся невероятно огромными короткокрылые серые машины с желтыми носами; следом – машина поменьше и поразлапистей, серо-серебристая с алым. Что-то сверкнуло. Нас накрыл жуткий грохот. Розка взвыла (именно взвыла, а не заржала!), освободилась от лишнего груза в виде меня и Тошки и помчалась в светлые дали через кусты, унося в телеге самоотверженно упавшего на бидоны Витьку.
Что-то подобное я испытывал уже – в тот страшный день, когда бомба ударила в мою школу. Я опять сидел на траве, ни фига не слышал, хотя Тошка, судя по всему, мне что-то орал, поднимаясь из придорожной канавы. По щекам у него текла кровь.
– …мотри!!! – прорвалось мне в голову.
Я обернулся туда, куда он показывал рукой. И окаменел.
Метрах в ста от нас, не больше, горел и взрывался снова и снова самолет. В стороны отлетали куски. К этому пожару вела вспаханная черная полоса. Она начиналась и того ближе от нас.
«Бум!» – с тупым, мешочным каким-то звуком на дорогу рядом с нами упало тело в оливковом комбинезоне. Мы вздрогнули
– Блин, летчик… – выдохнул Тошка.
Рядом с телом опустился оранжевый комок.
Осторожно, на цыпочках, мы подошли ближе. Ясно было, что летчик мертв, как колода. Он лежал, раскидав ноги в могучих башмаках, на опущенном стекле шлема четырехконечной золотой звездой горело солнце. Комбинезон украшали многочисленные нашивки, но мне в глаза бросилась только одна – алый прямоугольник с белыми полумесяцем и звездой.
– Осман, сука, – процедил Тошка с такой ненавистью, что мне стало даже неприятно. – Не, ты въехал, Коль?! Наши их уделали! Не меньше четырех сбили!
Я подумал, что среди сбитых вдали могли быть и наши машины. Но верить в это не хотелось. Я спохватился:
– Надо сказать кому-нибудь про него!
– Точно, – опомнился Тошка. – Пошли, телегу найдем, эту дуру Розку выпряжем – верхом быстрей.
– Пошли, – я шагнул, но заметил, что Тошка остался и быстро посмотрел на… – Ага, – уличил я его. – Ясно. Пестик заныкать хочешь?
В набедренной кобуре у мертвого летчика явно был настоящий «вальтер».
– Чего заныкать?! – ощетинился Тошка, выдвигая плечо. – Военная добыча!
– В зубы дам, – предупредил я. – Не косячись. Лучше давай разыграем – кому. У тебя все равно уже есть «вальтер».
– Не… – он вдруг погрустнел. – Нельзя брать. Сразу начнут: куда дели? а ну, вернули, паршивцы…
– Точно… – я еще раз покосился на кобуру. – Пошли?
– Пошли, – согласился Тошка.
– Ну, пошли.
– Пошли, я и говорю.