Никто, кроме нас!
Шрифт:
– Опа – не вижу ваших рук! – закричал Тимка Задрыга, вскидывая над собой гитару.
– В-в-в-вааааааа!!! – заорало многолюдное (не меньше сотни ребят и девчонок) сборище вокруг сеновала.
Я осмотрелся – смеющиеся лица, в веселых глазах отражалось заходящее солнце. Черт, а ведь и правда – весело всем, хотя едва треть присутствующих знает, по какому поводу Колька вдруг «замутил» веселье-то… А Тимка тем временем уже распевал со своей импровизированной сцены – под аккомпанемент второй гитары в руках Тошки и стук двух барабанов под палочками Кольки Белозерова:
Если ты с мечтой расстался,Если вдруг один остался,Или деньОн тряхнул головой, прыгнул спина к спине с Тошкой, и они, наяривая на гитарах, на два голоса завопили:
Слева мама, справа папа, и я – классный такой,Босиком иду по лужам, улыбаясь прохожим.Мне всего четыре года, карамель за щекой,И я сам на карамельку похожий!Плясали все – и все кто во что горазд. Я тоже не отставал – и вдруг рядом со мной оказалась Дашка. Помедлив миг, я протянул ей руку – и почти не поверил, когда ее ладонь опустилась на мою, и мы запрыгали вместе; даже удивительно, но у нас, кажется, получалось хорошо!
А чтоб забыть про огорченья,Жизнь представь, как приключенье,Ну, а хочешь – по теченью плыви!Да просто плюнь на неудачи,В жизни, так или иначе,Все зависит от раздачи любви [18] .18
Песня В. Третьякова «Карамелька».
– Ой, пить хочу! – Дашка рванула из толпы к бочке с водой. Окунула лицо; я не выдержал и ткнул ее туда головой. – Дурак! – рассмеялась она, выворачиваясь и обдавая меня брызгами с волос. – Бррр!!!
Я собрался тащить ее обратно к танцующим, но заметил, что около одного из опорных столбов сеновала стоит Шевырев. Кивнув нам, атаман спросил:
– Чего гуляете?
Если честно, я немного струхнул. Но Дашка, снова мотнув головой, дерзко спросила:
– А чего, нельзя?
Шевырев неожиданно улыбнулся:
– Почему, можно, конечно… Ну а все же?
– А настроение хорошее-е-е!!! – уже через плечо крикнула девчонка, таща меня с собой.
Слева мама, справа папа, и я – классный такой,Босиком иду по лужам, улыбаясь прохожим.Мне всего четыре года, карамель за щекой,И я сам на карамельку похожий!– Получилось, – Колька вытянулся на сене. – Ой, как спать хочется-а…
Он протянул это совсем по-детски. Я, устраиваясь рядом, сказал:
– Сам не верю.
Но Колька не ответил – он спал. У меня тоже сами собой закрылись глаза – хлоп, и зашторились, и открывать их не было сил, да и желания. Но я все-таки еще не спал и слышал, как Тимка поет своего любимого Третьякова – наверное, сидя за большим обеденным столом:
Вначале было Слово,А после было дело:Вначале был приказ,А следом – бой.Вначале было слово,И в трубке прохрипело:«Высотку удержать любой ценой!»Любой ценой… и, значит,Лишь так и не иначе,Что за цена – не нужно объяснять.В начале былоГоспода казаки
…Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою…
– Ложись! – крикнул Витька Фальк, и я буквально нырнул в канаву.
«Замп, замп!» – сказало что-то перед моим лицом.
Чуть приподняв голову, я увидел торчащие прямо перед носом из земли металлические стрелки – тонкие, длиной в ладонь, с небольшим оперением.
– Ник, помоги-и!
Я вскочил и на секунду замер.
Мне показалось, что станица горит сразу вся. Черный и желтый дым заволакивал ее, как жуткое покрывало. Кое-где металось пламя. Четыре штурмовика поспешно разворачивались на юг – с северо-запада мчалась, быстро вырастая в остроклювый силуэт, серебряная точка.
Два штурмовика были турецкие, старые «Дрэгонфлай», мы в последнее время здорово натренировались различать машины… А еще два – «Су-25».
Грузинские. Но ведь все равно – наши!!!
– Сволочи! – закричал я, вскидывая кулак. – Какие вы сволочи!
– Ник, да помоги же!
Витька, стоя на колене рядом с Нинкой Пашутиной, девчонкой, которая ехала с нами на телеге, что-то делал. Во все стороны брызгало красное. Подальше лежала сама опрокинутая телега (молоко разлилось), убитая Звездочка – лошадь, она вся была изорвана в кровавые клочья. Игорь Николаевич, который на этот раз ехал с нами, бежал по дороге, тряс своей палкой и что-то кричал, кричал…
…Нинка умерла раньше, чем я подбежал. Одна стрелка разорвала ей шею, еще две пробили живот, четвертая вошла точно между ног. Я увидел все это, увидел мокрое от крови лицо Витьки, его перекошенный рот – и сел на дорогу…
…Упорную бомбили со злости, пришлась под крыло. Это мы поняли только потом. Конечно, наши зенитчики не могли отогнать штурмовики. Расчет счетверенного КПВТ – двое пацанов по шестнадцать лет – погиб на месте. Зушку обкидало со всех сторон осколками, чудом никто не пострадал. К счастью, и дом-то сгорел всего один, жуткий дымище валил в основном от фосфорных бомб.
Кроме Нинки и ребят-зенитчиков, погибли еще семь человек – три женщины; старик; казак, дядя Сашки Тасоева; двое детей, тоже девочки, игравшие около сгоревшего дома. Наверное, были бы еще убитые – одна бомба упала рядом с нашим «интернатом», там тоже были дети. Но Тонька – та младшая воспиталка, с которой мы два месяца назад вместе тащили младших, – увидев самолеты, успела загнать игравшую малышню в подвал. А сама спуститься не успела – осколки срезали ее, когда она закрывала дверь…