Никто не ангел
Шрифт:
– Алло?.. … проспект, дом 25, подъезд 4, квартира 214. … синдром… врожденный.
Было около четырех утра, когда он напялил куртку и обувь и вышел из квартиры, не заперев за собой дверь.
У подъезда Сергей сел прямо в снег и облокотился о стену. Ему казалось, что он ждет слишком долго. Когда подъехала скорая, он встал и направился к машине.
– Ты с ума сошел?.. – врач сначала не понял, чего от него хотят.
Получив категорический отказ на вход в квартиру, а также смекнув, чем пахнет изо рта у больного, медики собирались развернуться и уехать.
– Мои
Через десять минут он отключился в машине. Его везли в больницу.
Глава 7. Порок на теле – жизненный порок
Сергею Шлепцову поставили его диагноз в не столь далеком подростковом возрасте. Когда у него случился первый приступ.
Он был хорошим ребенком, пока не подрос. В четырнадцать он стал неуправляем. Понесло его к вольной волюшке, к таким же малолеткам, как он, к смазливым девчонкам. Мама до сих пор не знала всех подробностей, иначе бы заболела сама.
Он загремел в реанимацию без сознания, его привели в себя, накачали лекарствами тело, а мозг – указаниями, что и как ему нужно и не нужно вытворять, чтобы не умереть.
В тот день Сережа впервые познакомился с этим чувством – не такой, как все, и никогда, как все, не будет. Не следовало рассуждать о том, какой это был удар. С тех пор что-то глобально треснуло между ним и родителями.
Нет, не гулянки, не мат и не ранняя потеря девственности разломали их отношения. Мама квохтала вокруг него, как курица, и ему казалось, что она стремится к тому, чтобы подчеркнуть его неполноценность. А он чувствовал себя глубоко неполноценным. Папа же просто не обращал на это никакого внимания, и Сергей не ведал, что было больнее: любвеобильная истерия мамы или пнеобразная тупость отца.
Какое-то время он нос из жилища не высовывал. Все учился, дулся и молчал. Даже закончил школу с отличием. И только он сам знал, что все эти годы творилось у него в душе.
Экзамены были не просто испытанием: это была река Стикс, перейдя через которую он либо станет неуязвим, как Ахиллес, либо разделит печальный конец Великого Александра.
Случилось первое. И в университете для Сергея действительно многое изменилось.
Появился Витька – первый самый лучший друг. Он знал о диагнозе Сергея, знал все о его характере. Порой он задавал такой вопрос: «Сережка, что лучше: чувство юмора или чувство меры?» «Чувство меры в юморе», – это был правильный ответ. Но у Сергея мера напрочь отсутствовала.
Из-за своего состояния Сереге пришлось задуматься о Боге, даже живя в СССР.
– Неужели Бога нет только потому, что все думают так? – спрашивал он Витьку. – Вот все утрутся-то, если, когда помрут, Он их встретит на пороге…
С Витькой они почетно входили в клуб бесшабашных, а так как Сергей помимо того, что был таковым, являл чудеса интеллекта, он занимал среди своих товарищей особо почетное место. По крайней мере, ему самому это отчетливо казалось.
– Сереженька,
По нему – так лучше бы в больничную палату ворвалось торнадо и убило бы пятерых мужиков-сердечников, которые уничижающе снисходительно посматривали на него со своих коек. Сергей валялся без всяких сил. Его до сих пор тошнило. В вене торчала игла капельницы, как говорили вокруг: от детского алкоголизма прививка.
Вчера ночью его рвало на пол, отчего он получил порцию истошной ругани санитарки. Еще два раза он отключался. Ему делали какие-то уколы в задницу, в рот пихали пилюли.
– Сереженька, – мама погладила его по голове. – Все будет хорошо.
«Да лучше бы все закончилось еще вчера… – жестоко думалось ему. – Чтобы не слушать твои причитания сначала».
Вон торчит сестра в дверях. Сейчас возьмут его родителей, «функционеров партии», и объяснят им, что их сын – законченный антиобщественный элемент. Ни чертов коммунизм с ним не построишь, ни окаянную перестройку не завершишь. Посему вообще напрасно его тут откачивали…
– Дитя партии, – зубоскалил своим вонючим желтым ртом пожилой сокамерник… то есть сосед по палате. И Сергей думал о том, что ему греет душу то, что Серега молодой и точно не дотянет до того возраста, до какого смог дотянуть этот пыльный сморчок.
«Если сейчас все не уберутся от меня, надену им это на головы…» – по виду Сергея, измученному осунувшемуся лицу было не сказать, что это бессильное тело внутри пышет таким бешенством. Он вяло ел принесенные мамой харчи. По сравнению с больничной столовкой это был пир.
Мама сидела рядом с кроватью, складывая руки на коленях. Серега знал, что еще долго от нее не избавится.
К вечеру второго дня Сережа радикально поднял себя с койки, пригладил торчащие волосы и пошел на пост медсестры. Улыбаясь, как умел, он спросил, нет ли возможности достать сигаретку и обещал предоставить себя в полное распоряжение не очень молодой девушки за эту услугу.
На его кокетство медсестра скептически усмехнулась и порекомендовала больному вернуться в палату и спать. Сергей это и сделал и накрылся с головой одеялом. Это был конец. Он вдруг понял, насколько он выглядит жалким в своей пижаме.
Глава 8. Оставим мы страданий тени и дружно все перенесемся в ад
Вике трудно давались эти дни. Она сдавала экзамены, готовилась к следующим, шла на работу…
Наконец она получила специальность, окончила техникум и могла спокойно работать.
Не так давно она сменила столовую на производство и теперь замешивала булочки.
Она была уже совсем взрослой девушкой, и именно на работе случилась ее первая «история любви».
Павел был улыбчивым детиной, пыхтевшим рядом с ней. Полная противоположность Виолетты: уверенный, большой и, видимо, считавший себя первым парнем на деревне в два двора, он ее заприметил быстро. И пригласил гулять.
Вкушающая свободную жизнь, где работа не была отягощена еще и учебой, Вика, хоть и стеснялась, и не испытывала к нему особой симпатии, согласилась пройтись вечером по парку.