Никто не выйдет живым

Гайдуков Сергей

– Через час, – сказал я. – На этом же месте.

– Прекрасно, – Ли оглянулся на здание мэрии. – Наша беседа прекрасно завершилась. Так же прекрасно, как и мое сегодняшнее выступление перед мэром. Сегодня вечером не забудь включить телевизор. Выпуск новостей по шестому каналу.

Не забудешь?

Я пообещал не забыть.

– Мэру очень понравилось, – самодовольно произнес Ли. – Кстати, я вставил в речь то самое слово, которое ты написал мне на бумажке. Нравственная константа, – медленно произнес он. – Очень хорошее слово, производит впечатление!

– Если только мэр понял, что это такое... – пробормотал я.

– Тут ты прав, – согласился Ли. – Такое понять дано не всем. Я перед выступлением два раза смотрел в словаре. И все равно не помню. Уважаемый мэр также мог не знать значения этого слова. Но зато он очень громко рукоплескал! Он проявил ко мне уважение, а это гораздо важнее, чем знать смысл длинных и труднопроизносимых слов. Мне кажется, я прав, – завершил свою тираду Ли.

Я ничего не сказал, потому что моего мнения Ли не спрашивал. Я был доволен тем, что мне не пришлось его высказывать. Сложно высказывать свое мнение, когда за спиной маячит человек на «Ямахе».

23

Старый Ли не обманул. Быть может, он решил, что на меня уже потрачена годовая доза лжи. Чан привез мне коробку и деньги, завернутые в черный полиэтиленовый пакет.

Теперь мне по карману было взять такси. Что я и сделал. По дороге я проверил содержимое коробки и обнаружил, что Ли присвоил ровно половину списка.

Впрочем, я не переживал по этому поводу, потому что знал, что не будет переживать сама Маргарита Сергеевна. У нее были для переживаний куда более серьезные причины.

У двухэтажного кирпичного коттеджа я попросил водителя остановиться. Я вышел из машины и подошел к дверям, отсчитав на ходу из пачки полторы тысячи долларов. Их я положил себе в карман. Остальные бросил в пакет вместе с драгоценностями и списком. Пакет я положил на крыльцо перед дверью, нажал кнопку звонка и быстро зашагал к такси. Мне показалось, будто меня окликнули, но я не стал оборачиваться.

– Поехали в центр, – сказал я таксисту, и тот с готовностью надавил на педаль газа. Коттедж за стеклом качнулся и уехал вправо, исчезнув из поля моего зрения и из моей жизни вообще.

Я ехал к центру Города и думал о том, что в моем поступке было не много здравого смысла. Деньги и драгоценности, оставленные на крыльце дома Маргариты Сергеевны, уже не могли никого утешить и тем более – не могли никого воскресить. И если бы меня спросили, зачем я это сделал, я бы вряд ли смог что-то объяснить. Разве что сказал бы о чувстве некоторого успокоения, посетившем меня в тот миг, когда такси отъезжало от коттеджа. Не чувство выполненного долга, не тупое самодовольное равнодушие, а успокоение, сплетенное с усталостью и скорбью от того, что все уже случилось и случилось именно так. И ничего уже не поправишь.

Но меня никто ни о чем не спросил. И вряд ли когда-нибудь спросит.