Никто не выживет в одиночку
Шрифт:
«Да он обосрется со страху…»
«А ты что сделаешь?»
«Тоже обосрусь… Но я хотя бы не строю из себя идиота. Ему хотелось переспать с докторшей, я тебе точно говорю. Он так пялился на нее, пока сосал этот хренов имитатор…»
«Ты кроме секса ни о чем другом не думаешь!»
«Это не я, весь мир думает об этом. А я всего лишь часть мира».
«Ты всегда принижаешь людей, их усилия».
«Да какие усилия, Делия… Ты думаешь, он делал что-то серьезное?»
«Думаю, да. Делал все возможное, стараясь уважать людей… своих детей… жену».
«Да ты видела его жену-то?»
«Симпатичная
«Симпатичная? На грани самоубийства».
«Ну почему другие всегда хуже нас? Почему ты не можешь представить, что они, наоборот, много лучше нас, сильнее любят друг друга… с большим вниманием относятся в жизни к другим…»
«Я что, не такой внимательный?»
«Нет. Можно сказать, нет».
Он шел через небольшой сквер, настроенный враждебно, раздосадованный плохой погодой и собаками, впереди Делии. Они прошли еще немного, стараясь не наступить на собачье дерьмо. Он обернулся.
«Ты меня больше не любишь».
Она попыталась придумать какой-никакой ответ… посредственный, как и все остальное здесь. Подслащивая горе слипшимся сахаром. Он ткнул в нее пальцем. Лицо мрачное, без всякой надежды.
«Ты стала неискренней!»
Делия начинала краситься в машине перед тем, как отвезти Нико в садик. Останавливалась подальше, у бара, включала аварийку и накладывала румяна на бледные щеки.
В голове ее возник тот мужчина, муж другой. Более уродливой, менее ухоженной, чем она сама, но, похоже, намного более счастливой.
Он тоже возил сына в садик, на мопеде, в своем дождевике. Жена беременная, так что возил он, перед работой.
Делия шпионила за ним, не поднимая глаз. Он присел на колено рядом с ней, снимая со своего сына куртку.
Гаэтано в это время еще спал или, может, сидел на толчке, исполняя утренний ритуал. А может, стоял на балкончике в трусах и курил свой первый косячок в компании с голубями.
Делия смотрела на мужчину, который гладил сына по голове, прощался с ним. Гладил торопливым нежным движением. Она дышала их покоем. Он не поднимался с колена еще несколько секунд, сын повернулся попрощаться с ним, как маленький мужчина.
«Пока, папа».
Делия прыгала вокруг Нико, который в последнее время испортился, никак не хотел расставаться, плакал. Клала ему лакрицу в один карман, платок для соплей — в другой.
Эпизодически они встречались в баре. Он иногда останавливался выпить там кофе, и Делия тоже взяла это в привычку.
Она не общалась с другими матерями, которые организовывали благотворительные лотереи и готовили костюмы для театрализованных представлений. Была от них в стороне.
Они разговорились. Он подошел к ней, опять в своем дождевике, держа шлем в руке. И теперь они назвали друг друга по имени.
«Привет, Делия».
«Привет, Джанкарло».
Ей нравилось встречать его; может быть, она даже и ждала его. Она всегда находила себе место в одном и том же углу, у кассы (в это время в баре было не протолкнуться). Ей достаточно было поздороваться с ним кивком подбородка, взмахом руки. Если он не появлялся, ничего страшного. Но достаточно было увидеть его, как она тут же чувствовала себя лучше.
Она думала о собственном сердце. Временами оно давало о себе знать. Ей надо было встряхнуть рукой, сильно потрясти ею так, чтобы избавиться от боли, выбраться из тисков.
Гаэтано ни за что не смог бы спасти ей жизнь, он слишком рассеян, слишком занят решением своих проблем. Она любила его, но больше не верила ему. Устала раскачиваться на качелях удушливых чувств и жить в борьбе с ними.
Джанкарло приносил ей чувство покоя. Он не был красавцем: слегка плотного сложения и довольно заурядной внешности. Быть может, лысел (сбривал волосы машинкой), но его широкие плечи напоминали стену, на которую можно опереться. С красными венками в глазах и улыбкой, от которой у него смеялось все лицо до самого лба.
Случалось, они смеялись вместе. Он отпускал шуточки насчет курятника мамашек.
«Эти дамочки все время здесь ошиваются?»
Делия кивнула.
«Не работают?»
Делия помотала головой.
«Везет им».
«Интересно, кого они ждут?»
Делия засмеялась. Не исключено, что они ждали того, кого сейчас ждала и она, мужа другой женщины, любого мужчину, чтобы только улыбнуться. А может, пойти в этом дальше? Но у нее никогда не возникало мысли изменить Гаэтано, она не могла и представить себе близость с другим.
Однако ей приснился сон, что она лежит на большом желтом поле, с обнаженной грудью и Джанкарло в своем дождевике делает ей искусственное дыхание, как делал его кукле-тренажеру, в том же самом темпе, а потом нажимает руками на ее грудь, ища сердце, осторожно, чтобы не сломать ей ребра. И она чувствует удары, доносящиеся из глубины, удары, которые медленно возвращают ее к жизни, словно спящую принцессу.
Она принялась следить за этим мужчиной, за жизнью его семьи, которая протекала рядом с ее собственной. Видела его с женой во второй половине дня на детском спектакле в честь Рождества. Она сидела, положив руки на живот, а он стоял с маленькой видеокамерой, как и большинство отцов. Гаэтано не пошел, он уехал в Милан, сочинял свои шутки для шоу-программы, в которой люди ссорятся. Но в любом случае он никогда бы не снял на камеру своего сына в одежде трубочиста — он ненавидел всеобщее увлечение домашним видео. Она упрекнула его в этом:
«Наши дети вырастут без воспоминаний».
Он улыбнулся: «Уж лучше так».
Делия сняла несколько фотографий Нико на мобильный, когда тот сделал несколько неуверенных шагов к авансцене. Казалось, он в отчаянии. Она заметила это и крикнула ему: «Пицца! Хочу пиццу! Есть хочу!» — прямо так, посреди спектакля, и все повернулись и посмотрели на нее.
Она нацепила на себя круглый значок с надписью «Save the Children», надела очки с диоптриями, чтобы видеть получше. За минуту до того, как это случилось, она так себя прекрасно чувствовала, теперь же она ощущала себя несчастной матерью распустившего нюни ребенка, бесхарактерного, деспотичного, как и его отец.