Никто нигде
Шрифт:
Внутри себя я искала название тому, что роднило меня с валлийцем. Стопка страниц росла — и учащались визиты в библиотеку, где я с головой зарылась в книги о шизофрении, отчаянно ища на их страницах что-то знакомое, что объяснило бы мне, что со мной.
И вдруг в глаза мне со страницы прыгнуло слово. В первый раз я увидела его — не считая того случая четыре года назад, когда услышала его от отца. «Шизофрению, — прочла я, — не следует смешивать с аутизмом». Сердце мое подпрыгнуло, я задрожала. Быть может, это ответ — или хотя бы указание на то, где искать ответ? И я отправилась за книгой по
Листая найденную книгу, я чувствовала и гнев, и узнавание. Повторение чужих слов, неспособность выносить прикосновения, хождение на цыпочках, болезненность звуков, навязчивое вращение и прыжки на месте, раскачивание, повторение одних и тех же действий… это же все обо мне! Голова у меня шла кругом при воспоминаниях о том, какими методами «лечила» меня от всего этого мать. Создание «персонажей» разорвало мою личность, но уберегло от попадания в статистику. Часть меня подчинилась жестокой дрессировке — а другая часть спряталась в своем собственном мире и там, нетронутая, провела двадцать шесть лет.
Мне хотелось понять раз и навсегда, почему же я «такая». Я решила отнести свою книгу детскому психиатру: пусть он ее прочтет и объяснит, что со мной. В обеденный перерыв я спросила, где у нас в больнице отделение детской психиатрии. Мне объяснили, куда идти: я нашла дверь с соответствующей табличкой и постучала.
— Я написала книгу, — сказала я врачу, сидящему за столом в кабинете. — Хочу, чтобы вы ее прочли и объяснили, почему я такая, как есть.
Психиатр, немало удивленный, поинтересовался, о чем моя книга. Я рассказала, как меня всю жизнь называли «дурой», «сумасшедшей», «ненормальной», «трудным ребенком» или просто «странной», упомянула и о замечании отца, что в детстве у меня подозревали аутизм.
— Что ж, свою книгу вы представляете вполне по-аутичному, — заметил он. Затем спросил, почему я принесла книгу именно ему. Я объяснила, что просто нашла кабинет с табличкой «детский психиатр» на двери.
Вскоре этот доктор со мной связался. Книга его очень заинтересовала; он хотел показать ее специалистам по аутизму. Он просил у меня разрешения разослать ее нескольким людям. До сих пор мне не приходило в голову публиковать свою книгу; я испугалась. Он привел такой аргумент: многие дети пережили то же, что и я, и моя книга может быть важна для того, чтобы их понять. Мне хотелось ее сжечь. Я написала ее для себя — просто для того, чтобы перечитать, увидеть разом всю свою жизнь и осознать, что эта жизнь принадлежит мне. И еще мне хотелось знать, почему же все это произошло: хотя я и нашла многие ответы, но настоящей, главной причины так и не понимала.
Отзывы специалистов очень меня поддержали. Судя по всему, описанное в моей книге было типично для аутичных детей — хотя, без сомнения, я справлялась со своими проблемами лучше многих и многих из них. Это меня ободрило, и я решилась отослать книгу издателю.
Я по-прежнему боялась засыпать. Сознание мое продолжало напряженно работать и во сне: в мире снов и я сама, и мои «персонажи» выходили из укрытий — и то, что я там видела, порой было почти невыносимо.
Я спала и видела себя на пустом чердаке. Мимо меня по голому полу пробежала мышь, за ней еще одна. Я сидела спокойно, делая вид, что их не замечаю. Пытаясь не сознавать того, что вижу. Появился какой-то человек: он хотел их убить.
— Не надо! — закричала я вдруг. —
Он открыл шкаф, и оттуда посыпались банки консервов для животных. Я открыла одну банку и подозвала котят. Незнакомец хотел их потрогать.
— Не надо! — вскричала я. — Если до них дотронуться, они умрут!
Котята стали есть — и начали расти. У меня разрывалось сердце.
Что будет с ними, когда я уйду и некому будет накормить их еще раз? — думала я. Может быть, лучше совсем не есть, чем один раз получить еду, а потом навсегда ее лишиться? Я сидела на полу рядом с котятами, а незнакомец молча смотрел на меня.
— Вы не знаете, — проговорила я тихо, почти шепотом, — но ведь их здесь гораздо больше! Их семеро.
Я проснулась в холодном поту и, вскочив, начала ходить по комнате. Книга освободила слова — а теперь и смысл их стал для меня ясен. Я плакала, раскачивалась взад-вперед и повторяла себе, что все хорошо. Все нормально. Это нормально — быть собой.
Я вышла, купила банку кошачьих консервов и поставила их на тумбочку у кровати. Настоящей кошки у меня не было — но пусть это будет символ, решила я. Символ того, что я всегда готова накормить «котят», представляющих меня саму, всегда готова о них позаботиться. Пусть эта связь с самой собой существует и в «их мире», а не только в моем.
Однажды, много лет назад, я нашла котенка в мусорном баке. Я принесла его домой; но он был чем-то болен, я не знала, как за ним ухаживать и чем лечить, так что он скоро умер. Теперь для меня настало время вновь заглянуть в тот мусорный бак.
Я смотрела на банку кошачьих консервов в свете настольной лампы, пока не погрузилась в сон. В этом сне я была подростком Кэрол; стоя в углу, я болтала с компанией друзей. Неподалеку стоял большой мусорный бак, и из него доносилось какое-то шуршание. Кэрол не обращала на него внимания; она говорила все быстрее и быстрее. Почему-то очень важно было, чтобы все слушали только ее и никто не заметил бы шуршания в мусоре. Мало ли что там? Может быть, просто крыса.
Крышка бака распахнулась; оттуда вывалилась девочка лет четырех, грязная, в рваном платье. Кэрол встала к своим друзьям спиной — живая стена между девочкой и ими. Глядя на девочку, произнесла одними губами:
— Вот ты и дома.
Девочка забилась в угол; взгляд ее метался, она готова была бежать.
— Все хорошо, — проговорила Кэрол. — Обещаю, они к тебе не подойдут. Даже я не дотронусь до тебя.
С этими словами, не оглядываясь, она двинулась прочь. Девочке протянула руку, но не стала оборачиваться, проверяя, идет ли та за ней. Не глядя на нее, девочка подбежала и взяла ее руку. Девочка все время оглядывалась через плечо, когда они шли вместе.
До сих пор Донну для меня символизировали котята; теперь мое сознание признало, что она — человек, пусть и маленький. Столько лет спустя Кэрол наконец вернулась в парк и увела Донну домой — в «их мир». Кошачьи консервы мне больше не требовались. Донна стала человеком — и человеком останется.
Уилли сделался для нее матерью, источником поддержки и ободрения, а Кэрол обещала надежно оберегать Донну от назойливых толп незнакомцев. Однако предстояла еще одна битва. Уилли должен был принять Кэрол.