Никто
Шрифт:
— Все размышляешь, божественный Одиссей?
— А ты мне нравишься в золотом ошейнике.
— Я думал, я всегда тебе нравлюсь.
— Тебе не свойственно употреблять слово «всегда».
— Слишком много исключений я видел.
— Ну, в тот раз ты обиделся понапрасну.
— Я опять боюсь, что ты, как давеча в саду, потребуешь от меня неприличной услуги.
— Хорош из тебя шут, если ты не умеешь сыграть серьезного человека?
— Если надо играть, я не против. Но мне сдается, что ты и сам развратился, отошел
— Ввергнуть в духовный блуд, хочешь ты сказать?
— Охотно поделюсь им с тобой, но при одном условии.
— Если только не потребуешь бессмертия…
— Подари мне золотой поводок.
— Согласен. Только короткий.
— Я смогу тебя укусить. Безопаснее было бы — длинный.
— Вроде каната канатоходца?
— Не будь не в меру щедрым. Довольно и такой длины, чтобы я мог бегать вокруг тебя. Слишком короткий поводок вынуждал бы меня к неприличной фамильярности — наример, лизать твои ноги и сандалии, а это услуги не столь важные.
— Я хотел бы… Впрочем, не важно, что я хотел бы. Ты прав.
— Я даже не спрашиваю, в чем и когда.
— А теперь можешь идти.
— К твоему казначею?
— И возвращайся с поводком.
22. У моря. Одиссей и Смейся-Плачь. Одиссей ведет на золотом поводке шута, который подпрыгивает и лает. В какой-то момент Одиссей останавливается.
— Собственно, я уже перестаю понимать, кто из нас двоих господин, а кто слуга.
— Соединяет нас поводок, но держишь его ты и ты ведешь.
— Исполняя твои капризы, проказник.
— Но какие капризы могут быть у шута?
— Если б я отвечал как тебе хочется, я сказал бы «шутовские». Но, отвечая так, я и самого себя сделал бы шутом.
— Ты всегда славился быстротой и правильностью определения самых запутанных ситуаций.
— Это всего лишь цепь, божественный Одиссей. А на ее конце — твой шут.
— Не удивляйся, если я в некий день брошу нечто большее.
— Тогда ты и золотую цепь прихватишь.
— А может, я не захочу тебя взять. Вот оставлю тебя вместе с ошейником и с этой цепью.
— Бедный ты мой божественный Одисик! Я слишком хорошо знаю правила твоих игр. Ты мечешься в поисках подвигов лишь потому, что тебя всегда увлекает какая-нибудь одна игрушка, и у тебя нет времени связать ее с другими. Загадочным ты стал бы только тогда, когда бы сам для себя перестал быть загадкой.
— Почему ты не женился, Смейся-Плачь?
— Найди женщину, которая бы в браке искала шутовства?
— Но ведь отец твой, Толстяк, нашел такую и вдобавок породил
— Верно. Однако моя матушка умерла при родах, потому как мы оба смеялись: и родильница, и новорожденный. Мужчины легче переносят бремя смеха.
— Тогда возьми себе мальчика.
— А какое ты дашь ему приданое?
— Я надеюсь, даже уверен, что вполне весомое. Тебя! А в придачу оставлю тебе усадьбу, имущество, землю… Мало?
— Нет, нет! Ты так не шути! Ты без меня не уедешь, я тебе нужен. Что ты будешь делать без меня?
— Попался, Смейся-Плачь, попался! Попался шут на удочку! И кому? Шуту! Кто из нас шутов лучший?
— Лучший заплатит.
— С удовольствием это сделаю, возьму тебя с собой. Вместе с ошейником и с цепью. В далеких странствиях все пригодится. Ведь можем мы, например, попасть в трудные передряги, в беду, даже оказаться в нужде. Тогда золото особенно ценно.
— В таких обстоятельствах у меня был бы товар в тысячу раз ценнее.
— Согласен. Но мною торговать могли бы только боги. Все же я думаю, у тебя хватило бы ума и расчетливости, чтобы до этого не дойти. Мое божественное исчезновение принесло бы погибель прежде всего тебе самому.
— Ты так думаешь? Возможно. А может, и нет? 23. У хижины Евмея. Одиссей и Евмей.
— Подумай, Евмей, сколь благосклонна к нам судьба. Я уже думал, что ничто земное тебе не поможет и что ты своей кончиной заставишь меня еще раз пуститься в странствие.
— Ты взял бы Ноемона? Куда бы ни направился?
— Нет, твоего приемного сына я бы не взял.
— Я знаю, он молод, но он отважен и не по годам разумен. Ты имел бы в нем верного оруженосца.
— Но прежде всего он был бы мне нужен здесь. Ну да, ты не понимаешь. Надеюсь, тебе все станет ясно, если я скажу так: в случае если бы ты удалился в царство теней, именно Ноемона — впрочем, по твоей же просьбе — я хотел бы, уезжая, оставить своим преемником, дабы он управлял в моих владениях вплоть до моего или Телемахова возвращения.
— Когда я тебя об этом спросил, я не предполагал, что ты задумаешь пуститься в новое плаванье.
— Тебе жаль, что ты остался жив? Ноемон возле тебя счастлив. Возможно, я слишком долго с ним беседовал в ту ночь, когда ты занемог, зато я многое о нем узнал.
— Знаю, он пошел тебя проводить, ночь была темная, и лил сильный дождь.
— Когда он вернулся, он тебе все рассказал?
— Он мог бы быть твоим сыном.
Одиссей задумался, потом сказал:
— Я тоже так считаю. Но ты не спросил меня, куда отправился бы я, если бы ты скончался.