Ниндзя
Шрифт:
“Разве меня не учили, что настоящее неотрывно от прошлого? Почему я все время этому противлюсь? Почему в свои тридцать три года я вдруг ушел от жизни? Бросил работу, бежал из города и впал в спячку?”
Вдруг Николас почувствовал, как внутри у него поднимается что-то темное и непреодолимое. Цунами, приливная волна. Она вырастала у него за спиной, готовая безжалостно обрушиться на него. Разве не было предупреждения?
Предупреждений было достаточно. Он был слишком поглощен собой или просто слишком глуп, чтобы их увидеть.
Николас почувствовал, что задыхается, и уперся потной рукой в стенку лифта. Он вообразил
Лифт остановился, и Николас на негнущихся ногах вышел в коридор. Он подошел к стене и через недавно вставленное оконное стекло невидящим взглядом посмотрел на водоворот города.
Теперь это казалось ему очевидным. Юкио должна дать ему путеводную нить. Его воспоминания о Юкио, как оскалившее зубы привидение, стояли между ним и Жюстиной. Именно это чудовище так ранило Жюстину. Николас невольно сжал кулаки. Прошло столько времени, а оно все еще не отпускает его. Но он понимал, что это пустые слова. Душа не знает, что такое время.
Внезапно его чувство к Жюстине вырвалось наружу, как гейзер взрывает безмятежную гладь спокойного пруда. Как он мог быть таким дураком!
Приняв решение и успокоившись, Николас быстро зашагал по коридору и распахнул металлическую дверь в кабинет Рафиэла Томкина.
У порога стоял Фрэнк. Когда он увидел Николаса, глаза его сверкнули и правая рука угрожающе согнулась. Николас прошел мимо, не обращая внимания.
— Послушайте...
Но Томкин уже поднял глаза от письменного стола и успокоил его взмахом руки.
— Все в порядке, Фрэнк. Николас теперь работает у нас, верно? — Он перевел взгляд на Николаса.
Кабинет был огромный, с небольшой танцевальный зал. На первый взгляд, это казалось нелепым, но потом становилось видно, что обширное пространство разделено на отдельные зоны, как квартира; только вместо стен перегородками служила мебель.
Слева было что-то вроде гостиной: в небольшом углублении паркетного пола стоял огромный полукруглый диван с бархатной обивкой, а перед ним — низкий кофейный столик из хрома и затемненного стекла и торшер с гибкой стойкой.
Справа, вдоль длинного ряда окон, располагалась небольшая проектная мастерская с чертежным столом, настольной лампой и черным пластмассовым табуретом. Рядом стоял металлический шкаф для чертежей; на нем красовался макет здания вместе с прилегающей площадкой и рядами деревьев.
В глубине, за гостиной, можно было разглядеть небольшую кухню с холодильником, стальной мойкой и электроплитой. Через открытую дверь просматривалась ванна. В одном из углов была оборудована библиотека; книжные полки поднимались до потолка, а рядом с ними стояли два высоких кожаных кресла, уже явно обжитых. Не хватало, пожалуй, лишь массивной стеклянной пепельницы и пенковой трубки.
Наконец, посреди комнаты, там где сейчас сидел Томкин, был собственно кабинет. Огромный, сделанный на заказ письменный стол Томкина напоминал пульт управления самолетом: четыре разноцветных телефона, телекс, терминал нью-йоркской фондовой биржи, ряд телемониторов системы безопасности здания и еще множество разных приборов, о которых Николас понятия не имел.
Томкин говорил по телефону. Он жестом предложил Николасу сесть в бархатное кресло
Николас узнал у Франка внутренний телефон Эйба Рассо и позвонил ему. Он попросил принести список всех рабочих азиатского происхождения, занятых на строительстве этого здания.
— На это потребуется время, — ответил Рассо. — У меня уйма работы. Не знаю...
— Вот что, — процедил Николас. — Если у меня не будет этих имен, строительство может быть приостановлено. ...
— Понятно. Сейчас все приготовлю и принесу вам.
— Спасибо за помощь, Эйб, — сказал Николас. — И еще: я хочу, чтобы вы все сделали сами. Не привлекайте никого, слышите? Потом мне понадобится посмотреть на всех этих людей. Подумайте, как это сделать, не предупреждая их заранее. Договopилиcь? Хорошо.
Николас повесил трубку, едва справляясь с желанием еще раз позвонить Жюстине.
Томкин разговаривал по телефону еще десять минут. Все это время в кабинете никто не двигался. Николас слышал тихое шипение кондиционера; Фрэнк беззвучно стоял возле двери.
Николас встал и подошел к книжным полкам. Там на старомодном бюро, которое Николас сначала не заметил, располагались несколько картин в серебряных рамах и фотографии двух женщин. Одна из них была Жюстина; вторая, как предположил Николас, — Гелда. Каждая была по-своему красива. Только на одном снимке сестры были вместе. Это была черно-белая фотография с оторванным уголком. Девочки стояли на лужайке. На заднем плане виднелся угол кирпичного дома, увитого плющом. Жюстина, которой здесь было лет семь, держала в руках раскрашенное яйцо и улыбалась. Гелда, гораздо выше и полнее Жюстины, стояла чуть поодаль и смотрела куда-то в сторону. Девочки, казалось, не замечали друг друга, будто это был монтаж из двух разных фотографий. — Николас? Николас обернулся и подошел к письменному столу.
Томкин вышел к нему навстречу. На нем был светлый костюм, белая сорочка в желтую подоску с гладким желтым воротником и такими же манжетами, коричневый шелковый галстук. Томкин протянул руку; тыльную сторону широкой ладони покрывали темные курчавые волосы; на безымянном пальце красовалось платиновое кольцо.
— Рад тебя видеть, — Синие глаза Томкина выглядели какими-то блеклыми. — Я ждал, когда ты наконец объявишься. Что ты выяснил?
— Простите?
— Что ты узнал, Николас? — Томкин говорил медленно, словно обращаясь к умственно отсталому ребенку. — Ты поехал в Уэст-Бэй-Бридж потому, что там мог быть ниндзя. По крайней мере, так ты объяснил мне по телефону.
— Его там не было.
— У Жюстины все в порядке?
— Вполне.
— Мне не нравится твой тон.
— Вы платите мне не за то, чтобы вам нравился мой тон, а за то, чтобы я вас охранял.
— Интересно, как тебе удавалось делать это на побережье. С помощью дистанционного управления?
Николас коротко рассмеялся. Его глаза были ледяными.
— Послушайте, Томкин, хватит болтать! Мне все равно, нравлюсь я вам или нет; просто вы должны мне помогать, а то я не смогу работать.
— Но ты мне действительно нравишься, Николас. С какой стати ты в этом сомневаешься?