Нищета. Часть первая
Шрифт:
Молодой человек выразительно вздохнул, дав понять, что в глубине его сердца таится горькая страсть, обрекающая человека на вечное одиночество…
Сен-Сирг сочувствовал переживаниям виконта, ибо сам когда-то испытывал нечто подобное. Ободренный симпатией, светившейся во взгляде старика, д’Эспайяк рассказал, что, приехав в Париж, горячо влюбился в одну знатную но небогатую девушку. Яркими красками виконт обрисовал ее достоинства: ум, красоту. Каких только добродетелей у нее не было! А сколько обаяния! Как счастлив будет тот, кто
— Не девушка, а жемчужина! — воскликнул Сен-Сирг. — Мне понятно ваше отчаяние, если непреодолимые препятствия помешали вам жениться на ней.
— Это произошло не по моей вине.
— Охотно верю. Мой славный друг д’Эспайяк всегда ставил нравственность выше богатства.
— Это правда, вы хорошо его знаете. Он так мечтал упрочить этим браком мое счастье и свой покой что пожелал завещать той, кого я полюбил, значительную долю своего состояния.
— И она отказалась?
— Да.
— Она любит другого?
— Нет.
— Тогда в чем же дело? Небогатая девушка…
— Увы! Это и явилось главной помехой…
— Как же так? Ведь у вас есть средства, вы молоды, красивы, независимы; ваше богатство могло бы восполнить то, чего ей не хватало.
— Так рассуждала бы любая другая на ее месте. Но именно те выгоды, которые принес бы ей брак со мной, и воздвигли между нами преграду.
— Как так?
— Она — очаровательнейшее из земных созданий, но в то же время в высшей степени странное.
— Не понимаю!
— Все, к чему стремятся другие женщины: роскошь, удовольствия, драгоценности, положение в свете — все, за что каждая из них охотно отдала бы свою свободу, — ничего не значило в ее глазах и не могло заставить ее выйти за меня замуж.
— Значит, она вас не любила?
— Возможно.
— Очевидно, она любила другого.
— Нет, нет! — с жаром воскликнул виконт. Никого она не любила. Она поклялась мне в этом, и я никогда, никогда не усомнюсь в ее искренности.
— Но чем же был вызван ее отказ?
— Она мне не отказывала.
— Черт побери, мой друг, вот так загадку вы мне задали! Раз она вам не отказала, значит согласилась.
— Да, но выставила столь необычайные условия…
— Какие же?
— Во-первых, она хотела, чтобы в брачном контракте предусматривалось ее право основать пансион для молодых девиц и заведовать им.
— Так, так… Зачем же ей это понадобилось, вам известно?
— Она считала, что, живя за мой счет, поставит себя в положение содержанки.
— Оригинально, поистине оригинально! Продолжайте, мой друг!
— Ей хотелось личным трудом обеспечить
— Хе-хе-хе… Забавно! Но я бы на вашем месте принял это условие.
— Я любил ее так сильно, что готов был пойти на все. Я согласился даже, чтобы мое имя красовалось на вывеске… Но и этого было недостаточно.
— Черт побери, какая настойчивость! Что же она еще потребовала?
— Она хотела, чтобы я, виконт д’Эспайяк, занимался физическим трудом…
— Удивительно! Ну и девушка! Физическим трудом? Почему же именно физическим?
Николя Гонтран д’Эспайяк покраснел.
— Ее взгляды на необходимость труда просто поразительны… — проговорил он.
— Ну, ну! Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, и я не променял бы сейчас свое кресло даже на кресло в Академии. Почему же эта изумительная девушка пожелала, чтобы вы, аристократ, принялись за работу?
— По ее мнению, каждый человек должен что-нибудь делать, в соответствии со своими способностями; и так как она находила, что к умственному труду я непригоден, то мне следовало изучить какое-нибудь ремесло и заняться им, дабы уплатить свой долг человечеству, иначе я-де не сумею впоследствии управлять заводом, который она намеревается основать.
— И вы отказались?
— Нет, нет! Я сделал попытку исполнить ее желание. Я пошел бы и в лакеи, лишь бы понравиться ей…
— И что же?
— Работа была непосильной для меня. Что вы хотите? Ведь мои предки добрую тысячу лет не знали, что такое труд… Напрасно она приводила пример Петра Великого и тех русских дворян, что в непостижимом для меня порыве бросали все свои богатства и шли в народ, желая зарабатывать на хлеб собственными руками и как можно лучше познать потребности и страдания пролетариев, которых они поклялись освободить.
— Вот как, она в курсе всего этого?
— Да, она с особым усердием изучала эти вопросы.
— Знаете ли, в вашем возрасте я полюбил бы такую женщину, и как раз за те самые взгляды, которые вас разъединили. Почему вы не попытались пересилить себя? Ведь игра стоила свеч!
— О, я сделал все что мог, как вы сейчас убедитесь.
— Вот и отлично!
— Я велел устроить в своем особняке столярную мастерскую, и каждый день мастер-краснодеревец обучал меня в течение двух часов. Но та, которую я любил, решила, что этого мало.
— Вот как?
— Эта прелестная, но слишком оригинальная особа потребовала, чтобы я тесно связал свою жизнь с жизнью простых рабочих…
— Подумать только!
— По ее мнению, иначе невозможно узнать народ, его нужды, таланты и все, что он в состоянии дать имущему классу, разумно ограничившему свои потребности.
— Трудно поверить!
— Не правда ли? Но слушайте дальше: она захотела, чтобы я приступил к изданию ежедневной газеты, где рабочим разъяснялись их права и обязанности.