Нищий барин
Шрифт:
— А ещё, — ара понизил голос, — в Утюжкино ведьма живёт! Правда-правда!
— С этим Никодимом? — удивился я.
— Не-а, там раньше две семьи жило. Одну ещё твой отец продал лет двадцать назад, а вот бабка ихняя осталась куковать в Утюжкино. Травы собирает, варит че-то на продажу. Со всей округи к ней бегают. Никодим ругается, но старуху боится! Бодрая карга, лет под восемьдесят, а живчик такой, что любой двадцатилетней фору даст. И главное — дюжина поросят у неё, представляешь? Дюжина! Я сам считал. Как она с ними управляется — ума не приложу.
— О! — воскликнул
— Знаю, читал, — не дал мне закончить Тимоха, усердно подчищая остатки трапезы. — Там не просто руки мыть надо, а хлоркой обрабатывать. Вернее, в растворе хлорной извести. Венгр какой-то… то ли уже открыл метод, то ли откроет скоро. Его за это потом в психушке убьют.
— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался я.
— Это всё, что помню из прочитанного, — пожал плечами Тимоха. — Да и идти мне надо — конь сам себя не обиходит!
— Тут я решаю, кто чем занят будет! — с барским возмущением рыкнул, не сдержавшись, я.
Но наш спор прервали новые гости. Приехал пристав из Костромы. Солидный мужчина лет сорока представился Петром Петровичем (надеюсь, фамилия у него не Петров). Судя по уставшему виду, выехал служивый ещё с зарёй, не иначе. Видать, там у них строго наказывают за такое разгильдяйство, как побег заключенных.
Почти квадратной фигуры дядя моё предложение испить чаю принял с благодарностью. Я дал команду Тимохе вызвать Катьку и Фросю с огорода, и тот убежал, с сожалением посмотрев напоследок на кусок кулебяки — явно хотел его выпросить себе домой, но не стал палиться перед аборигенами. И так народ не понимает нашего с арой близкого общения, видно, раньше я конюха сильно не баловал.
Но я, в конце концов, барин. И мне плевать — что там моё имущество про меня думает. Хотя… крепостные — это вообще имущество или нет? Вроде как по бумагам — да. Но вот взять того же Ивана… Дом у него, между прочим, не хуже моего. Опрятный, добротный, с резными наличниками. У самого имущество — как у мелкого купца. Выкупать свою семью не просит. Значит, барщина его особо не гнетёт. Или — что более вероятно — как-то он свою старостинскую должность монетизирует. Небескорыстно, скажем так, занимается административной деятельностью.
Я ведь читал, что в России крепостные иной раз были богаче своих господ. Тогда как-то не верилось в это, а теперь убедился лично. Крестьянин крестьянину рознь.
— Беглого этого заберём, последний остался! А Адам Евгеньевич передал тебе про награду за доблесть на пожаре!
Адам — это, наверное, полицмейстер Костромы. Фамилию я забыл, но имя помню.
— А что за награда? — интересуюсь я.
— Ну не медаль «За усердие», конечно, — смеётся гость. — И не высочайшее благоволение, но кое-что! В «Русском инвалиде» благодарность тебе выпишут!
Чешу в затылке. «Русский инвалид»… Слышал про такое издание. Пожалуй, действительно — награда неплоха! Буду детям показывать. Кстати, о детях!
— Чего изволите, барин? — в дом
— Чаю нам свежего… Или, может, наливочки? — вопросительно гляжу я на гостя.
— Чаю достаточно! Этот беглый — опасный, двух мужиков зарезал, когда убегал!
И на такого матёрого убивца я в драку полез! Хотя там не так было — это он меня уронил, ещё и наступил. Но знал бы что такой опасный этот Иван, не стал бы я его хватать за ноги и бить!
— Тоща у тебя кухарка, — мимоходом высказал своё мнение Пётр, косясь на Евфросинью.
Это такой намёк, что она плохо готовит, или что я её в черном теле держу?
— Отведай кулебяку! — стало обидно мне. — Фрося, и меду давай, который Тимоха привёз!
— Мёд! Чёрт! У меня же подарок тебе есть! Эй, рябая! — крикнул Пётр, вошедшей с какой-то корзинкой в руках Катерине. — Позови мово извозчика со двора.
— А оне с Владимиром ищут того связанного, што в хлеву был! Нетути его там! — радостно выпалила девка.
Мы с Петром, не сговариваясь, рванули на выход, матерясь. Причем я не сильно уступал опытному полицейскому в оборотах. Российский бизнес, знаете ли, тоже многому может научить по части ругательств!
— Лови его! Уйдёт! — слышу азартный крик Владимира уже не во дворе, а где-то на улице.
Глава 30
Рвусь на улицу впереди полицейского, но тут же спохватываюсь:
«Ты что, Герман Карлович, совсем ополоумел?! Этот беглый двух мужиков завалил, а ты на амбразуру с голыми руками?!»
Притормаживаю. Барин, конечно, я… но не дурак же. Пропускаю вперёд полицейского. И вовремя!
Потому как в следующую секунду из-за угла вылетает торпеда, имя которой — да чёрт его знает, какое у неё имя! Глаза бешеные, волосы дыбом, в руке что-то блестит — то ли кость, то ли осколок старой косы. Прячусь за полицейского. Позади него бежит Владимир, у которого, как известно, к этому гражданину личные счёты.
Хрясь! Объемистое пузо полицейского приняло на себя лобовую атаку беглого. Служивый охнул и сложился пополам, а шустрый малый уже почти вырвался на оперативный простор, вернее, на дорогу, ведущую к выходу из села, но я завершил его побег ловкой подножкой!
Пропахав носом землю, торпеда бесславно завершила свой путь у оставшейся от вчерашних атмосферных осадков лужи. Падение всполошило стайку гусей, облюбовавших этот временный водоём, а одна из этих не сильно-то мирных птиц даже напала на лежащего, которому и без того было нелегко, ведь Володя, подбежав, для начала опять несколько раз пнул мужика. Ой, зря босяк этот на Матрену полез!
— Хорош чаёк, не спитой! — замечает Петр, ставя кружку на стол.
Мы уже втроём в доме пьем чай: я, Володя и Пётр. Чай, к слову, и правда отличный. Не этот пыльный мусор в пакетиках из будущего, а настоящий — листовой, ароматный. Спитой? Да вы что, батенька! Я спитой пить не буду. И хотя я здесь не самый богатый барин, но в удовольствии насладиться вкусом этого любимого мною напитка отказать себе не могу. Хоть и стоит он прилично!