Нищий, вор
Шрифт:
— Тут неподалеку есть одно местечко. Я так и думал, что тебе захочется выпить.
— Когда сопровождаешь тело, — жаловался Хили, — то обычно выставляют угощение, чтобы все хоть немного взбодрились. А тут, прости господи, даже чашки кофе и той не дали.
— Они ведь мормоны.
— Скучная, видать, у них вера, — отозвался Хили. — Я тоже, если могу, каждое воскресенье хожу в церковь, но я ведь не плюю в лицо людям. В конце концов, бог создал виски, пиво, вино. Даже кофе и чай и то он сотворил. Для чего, по-ихнему, все это создано?
— Спроси у мистера Крейлера.
— Да-а, — печально протянул Хили.
Они сидели за столиком в
— Рослый ты малый, — заметил Хили. — Приятно, наверное, быть таким рослым — никто к тебе особенно не привяжется. Не то что к человеку моего роста. Нам порядком достается.
— Привязываться можно по-разному, — отозвался Уэсли, — и от роста это не зависит.
— Это верно, — согласился Хили. — Я сразу заметил, что мистер Крейлер и твоя мать не пылают к тебе особой любовью и нежностью.
— А мне-то что? — пожал плечами Уэсли. — Я посмеиваюсь и терплю.
— Между прочим, сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— А по виду все двадцать один.
— Я этим и пользуюсь.
— Что же ты думаешь делать, когда тебе исполнится восемнадцать и тебя призовут?
— Еще не решил.
— Хочешь послушать совет человека, который там побывал и чуть не остался навсегда? — спросил Хили. — Делай что хочешь, но на призывной пункт не ходи. Война — не развлечение, Уэсли.
— А что же тогда делать?
— Все что угодно. Только не дай им забрать тебя в армию. Ты и представить себе не можешь, сколько там потерявших надежду и веру людей. В них стреляют, они подрываются на минах, умирают от всевозможных болезней, заживо гниют в джунглях, и никто из них не знает, зачем он там находится… Хочешь верь, хочешь нет, Уэсли, а я пошел добровольцем. Черт побери, понимаешь — добровольцем!
— Отец когда-то говорил мне, — сказал Уэсли, — что ни на какие войны не надо идти добровольцем.
— Твой отец знал, что говорил. Армия умеет выбить из человека патриотизм, и я, парень, тоже его лишился не по милости противника. Последний аккорд во всей этой музыке прозвучал, когда мы с приятелем сошли с самолета в Сан-Франциско, начищенные, в парадной форме, при всех регалиях. Впереди нас шли две хорошенькие девочки, мы ускорили шаг, и, поравнявшись с ними, я спросил: «Девочки, что вы делаете сегодня вечером?» Они остановились и посмотрели на меня так, словно перед ними была змея. Они и слова не проронили, а та, что была поближе, взяла и преспокойно плюнула мне в морду. Ты только представь себе! Плюнула! Затем они повернулись и пошли дальше. — Хили покачал головой. — Всего десять минут назад мы прибыли домой с фронта, у обоих награды за ранение — «Пурпурное сердце», и чем же нас встретили! Победителям-героям, ура! — Он горько усмехнулся. — Ради таких людей, Уэсли, садиться в огонь задницей не стоит. Переезжай с одного места на другое, делай что хочешь, но только чтобы они не смогли тебя заполучить. Ребята говорят, что легче всего затеряться в Европе. Париж — точка номер один. Даже если придется зарегистрироваться в посольстве, то оттуда не станут тебя выкуривать.
Беседа у походного костра, подумал Уэсли. Старые битвы и полные любви воспоминания о доме.
— Я был в Европе, — сказал он. — И довольно хорошо говорю по-французски.
— Я бы на твоем месте слишком долго не медлил, Уэсли. Свой восемнадцатый день рождения, приятель, встречай
Когда они вернулись, дом был погружен в темноту — и за это спасибо. Если бы мать не легла, то, учуяв исходящий от сына запах пива, опять бы зарыдала и устроила скандал.
Они тихо поднялись наверх и только начали раздеваться, как сначала раздался тихий стук, а потом дверь отворилась и вошла Дорис. Она была босиком и в ночной сорочке, сквозь которую просвечивало тело. Осторожно закрывая за собой дверь, она улыбнулась и приложила палец к губам:
— Я слышала, мальчики, как вы поднялись, и подумала, что хорошо бы немного посидеть вместе, чтобы, так сказать, получше познакомиться, — сказала она. — Ни у кого из вас нет случайно сигаретки? — Говорила она жеманно и вместе с тем застенчиво, словно в школе привыкла сюсюкать и до сих пор не разучилась. Уэсли старался на нее не смотреть, но все же заметил, что у нее обвислые груди и толстый, низко посаженный зад. Если бы я так выглядел, подумал он, я бы в таком одеянии нигде не ходил, разве что в кромешной темноте. Но Хили заулыбался, и в его глазах появился какой-то новый блеск. Он уже снял рубашку и теперь стоял обнаженный до пояса. У него тоже сложение не ахти какое, отметил про себя Уэсли.
— Пожалуйста, моя дорогая, — сказал Хили, изображая виргинского джентльмена. — У меня в кармане целая пачка. — Он прошел через комнату, где на спинке стула висела его рубашка, вынул сигареты и спички, затем начал снимать рубашку со стула.
— Для Дорис вам одеваться не надо, — сказала Дорис. Она передернула худыми плечиками и томно улыбнулась Хили. — Я замужем и знаю, как выглядят мужчины.
Значит, она об этом думала, решил Уэсли, когда днем подмигнула Хили.
Хили галантно поднес Дорис спичку. Он предложил закурить и Уэсли. Уэсли сигареты не нравились, но он все же решил закурить — только потому, что находился в доме мистера Крейлера.
— Боже мой, — сказала Дорис, затягиваясь и выпуская дым кольцами. — Я снова в царстве живых. Бедный Макс. Он ничего особенного собой не представлял, и, чтобы испытать свой единственный миг славы, ему надо было появиться здесь мертвым. Да-а, епископу пришлось потрудиться, чтобы изобразить Макса героем. — Она сочувственно покачала головой, а затем в упор посмотрела на Уэсли. — А ты на самом деле такой плохой, как они о тебе говорят?
— Чистый дьявол, — сказал Уэсли.
— Могу себе представить. С такой внешностью. Говорят, ты гроза замужних женщин.
— Что?
— Просто хочу тебе посоветовать, потому что ты, по-моему, славный парень: скажи-ка некой миссис У., чтобы она сама вынимала по утрам письма из почтового ящика, а не ждала, когда это сделает ее муж.
— О чем это ты? — спросил Уэсли, хотя догадаться было нетрудно. Местные сплетники, должно быть, давно уже заметили велосипед с ящиком для продуктов перед домом миссис Уэрфем и сообщили об этом его матери.
— Пока вы ходили гулять по городу, ты был предметом семейного обсуждения, — сказала Дорис. — Во-первых, говорили о том, насколько ты отличаешься от Макса, причем не в лучшую сторону, могу тебе доложить.