Нисхождение

Хайсмит Патриция

— Да, я знаю, — кивнула Ина, как если бы ей это было хорошо известно.

— К тому же здесь все не так уж и дорого. А я не привык привередничать.

Ина улыбнулась:

— О, я кое-что вспомнила. Помнишь свой рассказ «Мы — это все»?

— Ну конечно же.

— Он получил премию. Первую литературную премию О'Генри. На ежегодном конкурсе рассказов.

— Правда? Ты меня разыгрываешь! — Этот рассказ был напечатан в ежеквартальном издании после нескольких отказов.

— Я тебя не

разыгрываю. У меня есть приятель в этом комитете, или как он там еще называется, и он знает, что я знакома с тобой, поэтому он сказал при условии, что я больше никому не скажу об этом.

— И что это значит? Это денежная премия или что-то еще?

— Денежная? Я не знаю. Возможно, это просто знак признания. Рассказ замечательный.

Да, это был замечательный рассказ, в основу которого легла выдуманная Ингхэмом история жизни и надлома одного его нью-йоркского друга, шизофреника.

— Спасибо, — спокойно произнес Ингхэм, но его лицо покраснело от гордости и легкой неловкости за неожиданную славу.

— Ты уверен, что моему багажу в машине ничего не угрожает?

Ингхэм улыбнулся:

— Резонный вопрос. И весьма своевременный. Так что давай отчаливать.

Когда они отъехали от ресторана, Ингхэм остановился и купил несколько вчерашних газет и воскресный выпуск «Геральд трибюн». Затем они двинулись по направлению к Хаммамету.

— Ты устала? — спросил он.

— Не знаю. Должна бы. Который час? Девять утра по-нашему, а я не спала практически всю ночь.

— Тогда поспи после обеда. Как тебе нравится этот вид?

— Потрясающе! И, бог мой, как жарко! — Она сняла свой белый плащ, оставшись в цветастой блузке без рукавов.

Наконец Ингхэм провозгласил:

— А вот и Хаммамет! — и тут же осознал, что его радостный возглас прозвучал так, как если бы он объявил: «А вот мы и дома!»

Они съехали с широкой дороги — трио верблюдов размеренно двигалось вдоль обочины, но Ина этого не заметила — и вырулили на пыльный асфальт, петлявший по деревушке.

— Тут особенно не на что смотреть, — сказал Ингхэм. — Городок по большей части состоит из арабских домишек и причудливых зданий отелей, но они все дальше, на побережье.

— А где живешь ты?

— Налево. Вот здесь. — Они как раз проезжали мимо его улочки, Ингхэм увидел Иенсена и «Кафе де ла Плаж». Очевидно, Иенсен направлялся в кафе. Он глядел себе по ноги и не заметил Ингхэма. — Я подумал, что тебе прежде захочется к себе в отель, до того как ты познакомишься с моим жилищем.

— О, я не знаю.

Но они уже сделали дугу, направляясь к вытянувшимся вдоль побережья отелям.

— Какой чудесный замок! — воскликнула Ина.

— Это старинный форт. Построен еще испанцами.

И вот они подъехали к «Ла Рен», миновали широкие

ворота, прошелестели гравием между высокими пальмами и зарослями бугенвиллей и четкой линией невысоких грейпфрутовых и лимонных деревьев. Все это выглядело весьма впечатляюще! Ингхэм почувствовал даже прилив гордости, как если бы лично являлся владельцем этого места.

— Похоже на старинную плантацию! — восхитилась Ина.

Ингхэм рассмеялся:

— Принадлежащую массе французу. Подожди, что ты скажешь, когда увидишь пляж. — Открывая парадную дверь отеля, Ингхэм столкнулся нос к носу с Моктой. — У тебя найдется пара минут, Мокта?

Он впервые видел Мокту с пустыми руками.

— Mais oui, m'sieur [24] .

Ингхэм представил его мадемуазель Паллант, объяснив, что Мокта обслуживает бунгало. Мокта взял ключи от 19-го номера и помог донести багаж.

24

Ну да, мсье ( фр.).

Номер был превосходным, с выходящими на море окнами и дверью, которая выходила на просторную белую террасу с затейливым парапетом.

— Это действительно потрясающе красиво! — воскликнула Ина.

Справа от них тонуло в море неправдоподобно огромное солнце.

— Я просто умираю, как мне хочется в душ. — призналась Ина.

— Так вперед. Мне…

— Ты можешь подождать меня? — Она принялась расстегивать пуговки на блузке.

— Разумеется. — Он купил газеты и теперь хотел бы просмотреть их.

— Так ты нахватался здесь арабского?

Ингхэм засмеялся:

— Ты имеешь в виду то, что я сказал Мокте? «Спасибо, скоро увидимся»? Я больше ничего не знаю. Мне это страшно действует на нервы, в разных разговорниках слова пишутся по-разному. «Асма» — это иногда «есма». А «фатьма»… — Ингхэм расхохотался. — Вначале я подумал, что так зовут девчонку, которая приходит прибираться у нас, производное от «Фатима». А оказалось, что это значит «девушка» или «горничная». Так что, если тебе понадобится здесь горничная, кричи «фатьма».

— Я запомню.

Запах мыла тронул ноздри Ингхэма, но пара не было. Она, вероятно, принимала прохладный душ. Ингхэм принялся за «Геральд трибюн».

Ина вышла из ванны, завернутая в большое белое полотенце.

— Ты знаешь, чего мне хочется?

— Чего?

— Лечь в постель.

Ингхэм встал:

— Как мило. А ты догадываешься, что мне хочется того же самого?

Он обнял ее поверх полотенца. Затем подошел и запер дверь изнутри.

Потом опустил высокие жалюзи окна на балкон.