Ниссо
Шрифт:
– А как Азиз-хон узнает о дне прихода сюда каравана, чтобы явиться сюда на день раньше?
– Это просто. Едва караван станет на последнюю перед устьем Сиатанга ночевку, Бхара, следящий за ним с вершины, разложит наверху костер. Дозорные Азиз-хона увидят его, и в ту же ночь Азиз-хон начнет переправу через Большую Реку, а к следующей ночи, за день до каравана, будет здесь... Обо всем этом я условился с Азиз-хоном сам, и Бхара уже сидит где-нибудь над тропою... Вся эта машина работает безошибочно при одном условии: вы являетесь к начальнику советского гарнизона ровно в час истечения пятых суток
– А что делать мне дальше?
– Ну-ну... Должен предупредить вас... Вам, вероятно, больше ничего не придется делать, потому что, надо думать, вас арестуют до выяснения, но ведь вы кто? Несчастный, бежавший от Азиз-хона бедняк. Самый ваш поступок реабилитирует вас, просидите недельки две, месяц, и вас отпустят. Конечно, вы рискуете, но в этом случае... Даже если б вам пришлось умереть, вы умерли бы в роли бедняка, не так ли?.. Ведь я должен остаться чист...
– В этом вы, конечно, не сомневаетесь?
– Ни секунды. Я знаю вас.
– Спасибо. Это все?
– Все. Давайте допьем виски и выкурим по сигаре... Да. А если говорить об этой девчонке... Если б не она, мне пришлось бы искать другие способствующие нам обстоятельства, и, может быть, всю операцию пришлось бы проводить где-либо в другом месте. Я просто использовал выгодный случай.
– Как вы думаете, что он сделает с нею?
– Не знаю. Это неважно.
– Это, конечно, неважно... А как вы подковали купца?
– О, здесь была долгая подготовка. Я сначала организовал его разорение, помог его изгнанию. Дальнейшее понятно: желание возместить себе все убытки... С прочими - с эмигрантами, скажем, - дело обстояло весьма обычно и просто. Остальное сделали деньги и обещания. Я считал, что самое главное во всей подготовке - добиться полной изоляции владений Азиз-хона. Если б об этом деле хоть что-нибудь узнал Властительный Повелитель, то все предприятие, конечно, сорвалось бы из-за его нежелания осложнять свои отношения с Россией. Возможно, он даже прислал бы своих солдат и арестовал бы Азиз-хона, чтоб предупредить его выступление. Такая изоляция, с вашей помощью, нам удалась. Не так ли?
– Удалась, безусловно. Властительный Повелитель пребывает в святом неведении. Выпьем, может быть, за его здоровье, "товарищ брадобрей" Кендыри?
– Последний глоток за него, согласен, мой добрый "господин ференги"!
– Теперь мне пора идти.
– Идите, идите. От души желаю удачи... Вы хорошо сделали, что показались тут всем. Покажитесь еще раз.
– Обязательно. Это пригодится для будущего... Да, чуть не забыл, для будущего допроса: селение во владениях Азиз-хона, из которого я бежал, называется Чорку, знаете его? На южной границе. Там вы стригли мне волосы, и там я вам жаловался, и вы мне расписали вашу блаженную жизнь в Сиатанге. А теперь я пришел к вам и сказал о подготовляющемся налете банды, и вы направили меня в Волость, и я, не зная дороги, немного плутал, задержался в пути... Так?
– Так... Вы вполне предусмотрительны... И мне пришло в голову... Знаете что? Хотите взглянуть на эту покорительницу ханского сердца?
– Отчего ж... Она действительно хороша собой?
– Вот увидите... Кстати, эта встреча тоже может вам пригодиться для дела. Пойдемте
Кендыри и его гость вышли из ослятни и направились вверх по тропинке, мимо скалистой гряды, к дому Бахтиора. Ущельцы смотрели на оборванного, грязного спутника Кендыри и сочувственно говорили о нем. Всем казалось естественным, что, когда у человека там отнимают жену, и дом, и весь скот, великое счастье выбраться на советскую сторону...
Подойдя к дому Бахтиора и увидев на террасе Мариам и Ниссо, Кендыри принял смиренный вид и провел спутника сквозь пролом в ограде.
– Здравствуй, Ниссо! Товарищ Даулетова, здравствуй, - сказал Кендыри с тем выражением легкой надменности, какое могло показаться естественным при разговоре с женщинами.
– Шо-Пир дома? К нему пришли мы...
– Шо-Пира нет, - ответила Ниссо.
– Разве не знаешь ты?
– Что могу знать я? Целый день жду у своих дверей, не придет ли кто-нибудь побрить бороду. Никто не приходит. Хорошо, нет у меня жены, если б была - чем стал бы кормить?.. Шо-Пир где?
– В Волость ушел Шо-Пир, - сказала Мариам, разглядывая спутника Кендыри.
– Бахтиора нет тоже?
– Не пришел еще, на тропе работает. Что скажешь, кто это с тобой?
– Дело есть, - досадливо цокнув языком, произнес Кендыри.
– С властью поговорить хотим... Вот из Яхбара прибежал человек, плохая жизнь там была... Расскажи о себе, Шир-Мамат!
Шир-Мамат, низко кланяясь, причитая, со слезой в голосе, повторил историю своих бедствий.
– Поговорить ему надо с властью, дело важное есть.
– Внизу, в селении, живет Худодод, - ответила Мариам, - он секретарь сельсовета.
Кендыри глядел на своего спутника в тупом и долгом раздумье.
– Нет, - сказал он наконец.
– Шо-Пира надо.
– А зачем надо?
– спросила Мариам.
– Может быть, я дам тебе совет?
– Нет, не женское дело... Ничего, Бахтиор вернется, я сам скажу... А ты, Шир-Мамат, иди. Придешь в Волость, Шо-Пира увидишь там... Прости, Ниссо, нарушили мы твой покой, прости, Мариам.
Пробормотав благословение пророку, оборванец ушел, оставив Кендыри на террасе.
– Напуганный человек!
– сказал Кендыри, смотря ему вслед.
– Застанет ли там Шо-Пира, как думаешь, товарищ Даулетова?
– Наверно, застанет. А о чем все-таки беспокоишься ты?
– Ни о чем, ни о чем... Если застанет Шо-Пира там, - ни о чем. Хороший человек, очень хороший, себя не жалеет... Дай мне немножко муки, Ниссо, есть нечего мне совсем.
Ниссо молча прошла в пристройку, вернулась с полной тюбетейкой муки. Кендыри подставил ей полу своего халата, сказав: "Благословенна будет твоя доброта!", и ушел, бережно зажимая рукой приношение.
– Странный человек этот Кендыри!
– задумчиво произнесла Мариам.
– По-моему хороший, - ответила Ниссо.
– А Шо-Пир не любит его... Живет тихо, ничего плохого не делает, очень бедный... Не знаю, почему не любит его Шо-Пир!..
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Да, да, да... Сто раз - да.
И тысячу раз!
Свободны и будем свободны!
А если сегодня пришла к нам беда,
То - ярче огонь неопущенных глаз,
Свободы огонь благородный!
Непокоримые