Нить Ариадны
Шрифт:
– Как всегда.
– Как всегда ничего?
– Да, – улыбнулся он.
– Вот и хорошо.
Хорошо, что этот день закончился! Я с чистой совестью легла спать, решив поговорить с Петем о своей поездке в Египет завтра. Ведь завтра у мужа выходной, и он будет готов меня выслушать. А говорить я буду долго.
Петь удивится, конечно, но не очень. Помните, я говорила, что из всех городов мира больше всего ненавижу Венецию? Так вот: туда бы меня ни за что не пустили. Петь прекрасно знает, как я отношусь к этому городу. И как мне там плохо.
Моя мать отчаянно пыталась внушить мне любовь к нему. Я как-то подсчитала, что за последние пять лет на площади
В первый раз все было сносно: я прилипла к окну на нижней палубе катера, лениво рассекающего мутную воду. Из нее, как противотанковые ежи, повсюду торчали деревянные сваи: город пытался защититься от нашествия туристов. Я, одна из этих варваров, смотрела в окно и ждала чуда.
– Вот сейчас… сейчас… – восторженно шептала мама.
И тут я увидела низкие плешивые дома и огромное количество грязных катеров у кишащего людьми причала. Слева возвышалось что-то большое, уродливое, с часами. Я сразу испугалась: мне показалось, что сооружение вот-вот упадет.
– Правда, прекрасно? – спросила мама. И торжественно добавила: – Это Венеция.
Я на всякий случай кивнула. Может, прекрасное будет дальше? Под раскаленным солнцем мы ступили на мостовую, по которой шли сотни людей, жадно озирающихся по сторонам. Многие с гидами, над толпой оазисами среди барханов возвышались опознавательные знаки, которые погонщики туристических караванов держали в руках: зонты, цветки, мягкие игрушки. Туристов оказалось так много, что гидам приходилось быть изобретательными. Моим гидом стала мама. Она упорно пыталась приобщить меня к прекрасному: тащила на площадь Сан-Марко.
От жары у меня невыносимо разболелась голова, а от такого количества людей и разноголосицы заложило уши. Слева трещали по-итальянски, справа картавили по-французски, впереди надрывался краснолицый англичанин, а сзади фанатично жевали жвачку американцы, перекидываясь энергичными «Yes!», «Super!», «Fantastic!», словно теннисными мячиками. Слова больно впивались мне в спину, и я невольно втягивала голову в плечи.
– Правда, здорово? – спросила мама.
– Да, – выдавила я, пытаясь прибиться к стайке соотечественников, возглавляемой белым кружевным зонтом в руках у миловидной блондинки. Родная речь меня успокаивала. Блондинка тоже: она молчала.
Так, в толпе, мы шли к заветной цели. Все озирались в поисках новых впечатлений, а я – лотка мороженщика, машинально нащупывая в кармане монеты. Площадь Сан-Марко поразила меня тем, что там было безумное количество народу, безрассудно жарящегося на палящем солнце в ожидании чего-то там. Самое завидное местечко оказалось в тени огромной колонны, которую венчал крылатый лев. Она возвышалась почти в самом центре площади и явно что-то символизировала. Потом я заметила вторую колонну, служащую постаментом для человечка с копьем. Пламенную речь мамы о святых покровителях города я пропустила мимо ушей. Поняла только, что ходить между колоннами плохая примета, здесь в Средневековье совершались казни. Моя собственная казнь уже свершилась, и я несколько раз гордо прошлась между колоннами: завидуй, Средневековье!
Поскольку солнце не прибито к небосклону гвоздями, тень от колонны все время перемещалась. И сидящие в тени люди то и дело вставали, подбирали туристические рюкзаки и тоже меняли местоположение. Они делали это организованно, словно по команде. Потом пришел усатый мужчина в белом, как я догадалась, полицейский, и вообще всех прогнал. Оказалось,
Впрочем, я вскоре поняла, что ошиблась. Не так уж все мрачно. На площади Сан-Марко можно было сидеть, и с комфортом, со стаканом сока, бокалом вина или чашечкой ароматного кофе: прямо на мостовой, у ряда древнемраморных колонн белели вполне современные столики, накрытые накрахмаленными скатертями, и подле них красовались стулья, пожалуйста, садитесь, господа любезные. Почти все они были пустые. Официанты, улыбаясь, слушали, как струнный квартет исполняет «Очи черные». Те несколько стульев, что оказались заняты, облюбовали, как вы думаете, кто? Правильно! Соотечественники!
– Мама, почему тут пусто?
– Здесь чашка кофе стоит пятьдесят евро. Это считается безумно дорого. Хочешь? – тут же предложила она.
– Нет, спасибо.
– Как же здесь красиво! – продолжала восторгаться мать. – О, Венеция! Как я тебя люблю!
Я вам честно скажу: красиво весной в березовой роще, где остро пахнет разбуженной землей и клейкой майской листвой, и в листве высоко-высоко, и в то ж время близко-близко, рукой подать, поют совершенно ошалевшие, словно умирают, соловьи. Но там почему-то нет туристов.
Попробуй я кому-нибудь сказать, что мне не нравится Венеция, а нравится болото в Подмосковье! Засмеют! Камнями закидают! Господи, до чего ж мы дожили! Дурным тоном стало любить родину! Вот и моя мама стенала по венецианской красоте, то и дело щелкая фотоаппаратом.
И таких, как она, здесь было полно. Меж тем сан-марковские птицы, эти перекормленные голуби – просто позеры. Они измучены бесчисленными фотосессиями и до одури ленивы. Когда мама заставила меня кормить их с руки, я затосковала. Пахло пылью и еще чем-то едким, специфичным. «Запах Венеции», вот как это называется. Дворец, конечно, был красив: величественный, но отлакированный миллионами взглядов и засвеченный безумным количеством видео– и фотокамер так, что уже казался ненастоящим. Я его и воспринимала как картинку, которую охотно посмотрела бы в фотоальбоме в прохладе, а не на жаре.
Чтобы добить красотой, мама потащила меня кататься на гондоле. «Как это? Побывать в Венеции и не прокатиться на гондоле!» Это же обязательная программа! Номер на бис! В цепи ассоциаций сразу после «Венеция» стоит «гондола». Попробовала бы я нарушить традицию! Зная, что маму не переубедить, я покорно полезла в длинную узкую лодку. Мы сели на вип-места, поскольку были в гондоле одни, и мама тут же достала видеокамеру, предложив мне фотоаппарат. Марине Мининой во что бы то ни стало хотелось запечатлеть «дочь Ариадну на гондоле» после «дочери Ариадны, кормящей голубей на площади Сан-Марко». Я в это время лениво сделала пару снимков «Марина Минина любуется видами Венеции». Потом я видела их в глянце, у мамы все шло в дело. Надо сказать, она была на редкость фотогенична, даже мое желание поскорее отмазаться от обязанности запечатлеть великий город принесло ей пользу.