Нить в прошлое
Шрифт:
— Иди ты! — продолжая улыбаться во все свои белые имплантированные зубы, с трудом выдавил из себя Славик.
— Да не ссы ты, — проговорил пришелец в тон и даже в рифму, отбирая у Славки из его, онемевших вдруг, рук фляжку.
Славка уже открутил крышку фляжки и мог, уронив емкость, пролить драгоценный продукт, успевший наполнить окружающее пространство душистым ароматом.
Держа стаканы на раскрытой ладони, как на маленьком столике, пришелец ловко налил в них на два пальца коричневой остро пахнувшей жидкости и двинул ладони к Славику. Тот
— Будем, — сказал он, аккуратно звякая посудой, и выцеживая жидкость через чуть сжатые с боков губы.
— Будем, — повторил Славка и проделал тоже самое.
Пришелец и пил, как человек, знающий толк в хороших напитках. Прежде чем приникнуть губами к стакану, он провёл над ним носом, слегка поворачивая голову с лева на право и втягивая в себя воздух. Славка отметил это машинально и, приложившись к граням, с удовольствием впустил в себя поток «эксового» напитка. Он любил настоящие коньяки. Пил-то, конечно, и водки, и самогоны, и виски. Лёгкими спиртными напитками тоже не брезговал. Любил пиво, особенно на речке на рыбалке.
— В смысле, воскрес? Как так умер?
Вячеслав Юрьевич Устинов был прагматиком и не верил ни в бога, ни в чёрта, а тем более в воскрешение мёртвых, а потому, слова явного «не человека», а пришельца, ввели его в ступор, из которого он, правда, быстро вышел благодаря коньяку, растёкшемуся по его телу приятным теплом, снявшему спазм сосудов в голове и прояснившему сознание.
[1] Лю — шестой. Ци — горный. Хэ — река.
[2] Побирушка — сумка или другая ёмкость для улова на ремне, надеваемым через плечо.
[3] Имелась в виду цитата из пьесы Михаила Булгакова «Иван Васильевич»: «Скажите, это, стало быть, любую стенку можно так убрать? Вашему изобретению цены нет, гражданин!». В фильме прозвучало иначе: Это, стало быть, любую стенку можно так убрать? Вашему изобретению цены нет! А скажите, и в магазине можно так же стенку приподнять?
Глава 2
— Давай, потом? — скривился пришелец. — Пожарим рыбки, накроем стол. У тебя есть чем перекусить?
— В машине осталось. Тут, э-э-э, так… Закусить. Могу сходить…
— Ну, сходи. Я здешнюю еду давно не ел.
Славка посмотрел на пришельца, снова улыбнулся, сверкнув своими белыми зубами на смуглом зимой и летом лице, и, взяв рюкзак, пошёл по тропе в сторону дороги. До неё было всего метров двести, да по дороге до моста было с полкилометра, а потому С задачей по доставке продуктов он справился в течение получаса. Он собирался рыбачить до обеда, но еды взял «на всякий случай».
Стол соорудили, положив на пенёк половину дверного полотна и накрыв его старым толстым полиэтиленом, сохранившемся, как ни удивительно, ещё с тех времён, когда в избушке обитал Санька, пока не умер на соболином путике.
Славка специально не помогал пришельцу, ведя себя гостем.
Славка, не будучи дураком, подогнал Делику прямо к тропе и, взяв с собой ящик баночного «карлсберга», нёс его всего лишь двести метров. Теперь он вскрыл одну банку и жадно припав к ней, выпил практически не отрываясь. Как истинный рыбак-охотник Вячеслав Юрьевич не опасался смешивать вроде бы не очень совместимые продукты. Хотя иногда вёл себя, как сибарит.
Глядя на него, и пришелец «псыкнул» крышкой и попробовал местного пива. Там у себя в шестнадцатом веке, где он был русским царём, он приучил поваров варить правильное пиво, не доводя его до скисания. Он совсем забыл вкус здешнего пива и оно ему не понравилось. Санька скривился и это не укрылось от Славки. Воспользовавшись поводом для разговора, Славка спросил:
— Не понравилось? Пивал лучше?
— Пивал. Самоварное лучше. У вас тут «технологии», автоматы, компьютеры. Всё в одну дуду получается. А когда берёшь солод, хмель да выдерживаешь как душе угодно, так и получается то, что душе приятно. На твой собственный вкус.
— Что, сам варил пиво? — вскинув брови, спросил Славка.
Пришелец вздохнул.
— Сам не варил. Для меня варили. Царём я был в шестнадцатом веке.
Славка, как стоял с приоткрытым ртом так и присел на чурбачок, забыв его прикрыть.
— Каким царём? — наконец-то с трудом произнёс он.
— НУ, как каким? Русским. Иван Васильевич Грозный умер рано, вот меня, как бастарда царя Василия на трон и посадили.
Пришелец продолжал прихлёбывать непонравившееся ему пиво и угостился сушёным кальмаром.
— Вот оттуда меня и закинуло сюда. Ну… Вернее, не закинуло, а я сам сюда перешёл, так как интересно мне стало, как тут без меня? Я же отсюда перенёсся в шестнадцатый век. Тут умер, а туда перенёсся. Санька я, который под медведицу попал, помнишь? Вы меня ещё в Лучегорск отвозили, и обратно привозили после того, как меня заштопали. На Делике Мишкиной сюда ехали. А потом, через год, я сел на пенёк и дал дуба.
Пришелец засмеялся.
— Вот, как-то так.
— А где же твой шрам, что на пол лица? Да и не похож ты на того Саньку. Ему было уже под шестьдесят.
— Не понял? Я же говорю, что в рождённого там ребёнка душа и разум мои влились.
— В царевича? — Славка слышал про книги о попаданцев, но сам такие книги не любил. Он предпочитал что-нибудь умнее. Например произведения Бернара Вербера про муравьёв или танатонавтов. В последней тоже про смерть и жизнь поле смерти, но чуть посложнее, чем простое переселение душ.
— Зачем, э-э-э, в царевича? В простого младенца лесовиков. Это я уже потом к трону приблизился. Случайно. Так уж получилось.