Нити Данталли
Шрифт:
Аэлин поджала губы.
— Выходит, я сейчас просто работаю посыльным для малагорского царя? Привожу ему Мальстена?
— Ведете на смерть, — пожал плечами аггрефьер. — Не знаю, как сейчас настроен Бэстифар в отношении Мальстена, но если вы доберетесь до Малагории, смертей будет множество, послушайте знатока в этом деле. От вашей затеи так и веет могилами.
Охотница нахмурилась.
— Это предсказание? — строго спросила она.
— Я не предрекаю столь далекое будущее, — покачал головой Теодор. — Таким даром не наделен, тут, скорее интуиция. Я говорю об этом с вами, потому что Рорх уже поставила на вас свою печать,
Аггрефьер резко замолчал, будто бы принюхиваясь к воздуху. Продольные зрачки сузились, взгляд заставил охотницу напрячься.
— А сейчас я попрошу вас не пугаться, — тихо произнесло существо, чем едва не заставило молодую женщину вздрогнуть.
— Вы… закричите? — поморщилась Аэлин, приготовившись закрыть уши.
Губы вестника беды растянулись в печальной улыбке.
— Не я, — невесело усмехнулся он. — Но сейчас, возможно, вы бы предпочли, скорее, это.
Охотница не успела задать вопрос, а Теодор не успел ничего пояснить. Из комнаты, где остался в одиночестве данталли, донесся тяжелый придавленный стон.
Сердце Аэлин с силой ударило в грудь и в буквальном смысле сжалось. В памяти охотницы мелькнул момент, когда она зашивала данталли его рану. Женщина понимала, что сама точно не перенесла бы этот процесс, не покривившись, а Мальстен ведь даже не поморщился.
Просто это не та боль, на которую стоит обращать внимание.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Аэлин поднялась со своего места и подалась вперед, выдохнув имя данталли вслух — едва слышно, но различимо.
— Стойте. Леди Аэлин, не надо.
Охотница не заметила, как рука аггрефьера оказалась у нее на плече, не уловила, когда Теодор успел встать со стула, не ощутила отвращения от прикосновения трехпалой полуптичьей лапы иного существа. Захоти Теодор сейчас нанести женщине смертельный удар, он сумел бы осуществить это беспрепятственно — среагировать Аэлин бы не успела.
Молодая женщина уже сделала несколько шагов к комнате данталли, чтобы суметь различить с усилием сдерживаемый стон, больше походящий на громкий выдох.
«А ведь в какой-то момент я хотела, чтобы он расплатился! Тогда, в трактире, после убийства пятнадцати жрецов — я желала этого! Желала этой расплаты…»
— Боги… — прошептала охотница, качая головой.
— Не корите себя за эти мысли. Даже без вашего желания это бы произошло. Леди Аэлин, не ходите туда. Он ведь просил, помните? Сейчас ваше присутствие только все усугубит, поверьте мне.
Аггрефьер склонил голову, изучающе глядя на охотницу. Аэлин ожгла Теодора взглядом неконтролируемо заблестевших глаз.
Охотница замерла, боясь услышать еще хоть что-то из соседней комнаты. Теперь она точно знала, что не сомкнет глаз этой ночью, и вестник беды будет здесь ни при чем — женщина попросту не сумеет заснуть, зная о мучениях своего спутника. А в памяти — такое невозмутимое, умиротворенное лицо, усмехающееся собственной слабости и невозможности переставлять ноги после обильной кровопотери. А еще в памяти — мысли о том, что за убийство пятнадцати жрецов расплата будет заслуженной; мысли, которые теперь не изгнать; мысли, которые появились раньше, чем данталли доходчиво объяснил: «это — война». В памяти —
Вы можете убить меня прямо сейчас, и сопротивляться я не буду. Вам — не буду.
— О, боги… — только и сумела выдавить охотница, уже не стараясь скрыть в голосе дрожь.
И снова стон — вовремя схваченный, придержанный, но рвущийся наружу, потому что на секунду он словно бы приглушает агонию.
— Нет, — выдохнула Аэлин, качая головой. Услышать это оказалась невыносимым, Теодор был прав: сейчас женщина предпочла бы, скорее стать свидетельницей крика аггрефьера.
— Леди Аэлин, — мягко произнес вестник беды.
— Я не могу, — прошептала охотница.
«Куда угодно, лишь бы уйти от этого, не слышать, не думать!»
— Я не могу, — сумела лишь повторить она и ринулась прочь из дома аггрефьера.
Грат, Малагория.
Третий день Сагесса, год 1485 с.д.п.
Мальстен знал, что не может пережидать свою расплату у камеры Грэга Дэвери каждый раз. Пока Бэстифар ни разу не высказывал претензий на этот счет, однако вскоре ему начнут претить беседы гостя с пленником, и тогда аркал обрушит на охотника свое недовольство, что для последнего ничем хорошим не кончится. Здесь не помогут уже никакие уговоры, Мальстен знал, что не сумеет выгородить Грэга еще раз. И вразумить его, к несчастью, тоже…
«Бэстифар жесток», — сказал однажды охотник, объясняя, отчего так желает пожирателю боли смерти. — «Но дело не только в этом — жестоких много. Просто в отличие от других тварей у Бэстифара шима Мала есть власть. Посмотри на него, Мальстен! Хоть раз — внимательно — посмотри! Он ведь ведет себя, как ребенок. Причем ребенок, который втайне от родителей отрывает кошкам хвосты. А теперь представь, что этому самому ребенку скрываться больше не нужно. Что у него есть власть и он может устроить все так, как захочет. Бэстифар — старший сын, фактический наследный принц и рано или поздно может стать царем. Это пока он этого не хочет, но настанет момент, когда одного цирка ему будет мало. Он не раз говорил, что весь мир напоминает ему цирк! Подумай, что это существо может устроить на Арреде, захоти оно дорваться до реальной власти. Позволять ему жить — все равно, что закуривать трубку на пороховой бочке. И ты ведь знаешь это!»
Мальстен тяжело вздохнул.
«Да, Бэстифар жесток», — мысленно соглашался данталли, вспоминая, как аркал вел себя во время сражений при дэ’Вере, как он сбил с ног своей пыткой целую армию, как холодно отреагировал на весть о казни солдат Кровавой Сотни. — «Это непреложная истина, я не раз это видел. И ведь именно моя расплата является одним из основных источников его силы, а черпать эту силу он будет продолжать…»
Сейчас, ожидая, когда боль после очередного представления разольется по телу, Мальстен невольно вспоминал слова охотника.