Нити разрубленных узлов
Шрифт:
Бальга вздохнул и многозначительно посмотрел на черномундирника, с клинка которого все еще капала кровь одержимого. Кривой нож сверкнул на солнце еще одной белой молнией, и ребенок пронзительно вскрикнул, вновь припадая, но теперь уже на другую, прежде вполне здоровую ногу.
– Твое желание исполнилось, – повторил блондин, делая знак своим подручным, и те, подхватив мальчика под руки, унесли вновь искалеченного прочь, скрываясь за спинами зевак.
М-да, Цепь одушевления обращается со своими Сосудами куда как бережнее. Можно сказать, холит и лелеет. А в том, что ребенка сделали своего рода Сосудом, сомневаться не приходилось. Желание исполнено, такое, каким было задумано, никаких особых возможностей
Блондин по кругу обошел труп одержимого и вернулся к Эвине.
– Жаль, что с семьей Элларте приключилось несчастье. И все имущество осталось без присмотра.
– Ну уж это долго не продлится, да, эррете? – процедила благороднейшая из благородных.
Бальга делано виновато развел руками:
– Кто-то должен взять на себя такую заботу… А добропорядочным жителям Катралы не к лицу пятнать себя оскверненным добром.
Эвина ничего не ответила, однако по ее лицу ясно читалось, что и в каких выражениях она думает о смиренной услужливости блондина. Один демон там, другой здесь, и «оскверненных» имений, перешедших в распоряжение верховного бальги, становится все больше. Интересно, сколько чужого добра он уже успел подмять под себя?
Сквозь толпу, пока не собирающуюся расходиться, протиснулся черномундирник, ранее посланный по кровавому следу. Добрался до своего командира и что-то быстро зашептал тому в самое ухо, не позволяя ни любопытным ушам расслышать хотя бы единый звук, ни глазам разобрать торопливые движения губ. Блондин выслушал все с прежним бесстрастным вниманием, разве что светлые брови шевельнулись, чуть приподнимаясь, и перевел взгляд на Эвину.
– События, произошедшие неподалеку от города, требуют моего присутствия. Но я вынужден пригласить и вас проследовать вместе со мной, потому что случившееся имеет отношение к семье Фьерде. О чем я, разумеется, глубочайше сожалею.
Благороднейшая из благородных вздрогнула всем телом, видимо лучше прочих зевак понимая, о чем идет речь, но отвечать согласием или отказом не спешила. Над улицей повисла тихая пауза, и я помимо воли, подчиняясь то ли порыву ветра, то ли невысказанной просьбе чьей-то души, вошел в предложенные обстоятельства.
Мужчина и женщина. Знающие друг друга, похоже, с самого детства. Оба обладают влиянием, но если она – наследница и законная владелица своих богатств, то он поднимается вверх по трупам. И поднялся уже настолько высоко, что смотрит на эрриту Фьерде как на равную себе. Еще немного, и равенство исчезнет. Растворится в прошлом. А тогда народ, пока еще не выбравший какую-либо сторону, поймет, кому в Катрале принадлежит власть, вся без остатка. Как бы хороша и справедлива ни была Эвина, за спиной бальги – послушные солдаты, не знающие пощады. А главное, не знающие другой жизни, кроме как в зависти перед дарами демонов…
– Я поеду с вами. Если пожелаете, эррита.
Она желала. Сливово-карие глаза вспыхнули благодарностью, не прошедшей незамеченно для блондина. Он сжал губы, и без того неулыбчивые, но спросил по-прежнему равнодушно:
– Кто этот человек?
– Гость моего дома.
В коротком ответе благороднейшей из благородных нашлось все, что только могло там оказаться: гордость, вызов, торжество, страсть.
Не надо было иметь много ума, чтобы понять, о чем хотела заявить Эвина. Блондин, по крайней мере, понял. И брошенный в мою сторону взгляд неприкрыто заявил, что одним
Карета верховного бальги была втрое больше, чем коляска, на которой меня доставили в имение Фьерде, и, разумеется, двигалась втрое медленнее. Вместо занавесок имелись плотные шторки, опустив которые можно было погрузить пространство внутри в очень темные сумерки, но блондин не стал так делать, наверное предпочитая смотреть на лицо Эвины, освещенное солнечными лучами, а не огоньками масляных ламп.
Ехали мы в полном молчании, хотя по лицу бальги было заметно, что он не прочь задать множество разных вопросов, причем не только эррите, но и мне. И это, признаться, несколько удивляло. Кто я для него? Всего лишь чужак, снискавший женскую благосклонность. Не обладаю каким-то особым влиянием, если прибыл в Катралу в сопровождении единственного слуги. Не лезу в чужие дела… Не лез до последнего момента то есть. Но на моем месте многие посчитали бы необходимым оказать поддержку даме, даже не самые смелые. Или кто-то из лазутчиков местного властителя все-таки подслушал наш с золотозвенником разговор? Но тогда бы блондин не смотрел на меня так, как будто увидел впервые. Нет, его интерес кроется в чем-то другом. В чем-то непонятном для меня и потому пока что опасном.
Скрипнув всеми четырьмя колесами сразу, карета остановилась. Бальга вышел в услужливо распахнутую кем-то дверцу первым и остановился, ожидая, что далее его примеру последует женщина, но вместо эрриты на жару выбрался я и встал по другую сторону.
Эвина выдержала явно мучительную для блондина паузу, а выходя, оперлась конечно же на мою руку. Ореховые глаза мигнули, однако злобы или иного похожего чувства в них не прибавилось.
– Придется немного пройтись пешком. Спуститься между холмами, – сказал бальга и отправился в указанном направлении, уже не обращая внимания, следуем мы за ним или нет.
Походка молодого мужчины была уверенной, упругой и расслабленной ровно в той мере, что позволяет в любое мгновение перейти от отдыха к действиям. Если он и полагался на своих слуг, то отнюдь не во всем и сам мог, если понадобится, применить оружие. Хотя как раз бальга, в отличие от остальных черномундирников, сейчас вооружен не был.
Узкая, но утоптанная тропинка привела нас на небольшую лужайку, если таковой можно было назвать пустое пространство, окруженное холмами и поросшее короткой жесткой травой, на которой, как на ковре, лежали несколько человек. Лежали неподвижно, кто глядя в небо, кто, наоборот, уткнувшись лицом в землю. Пять мужчин и одна женщина.
– Лейра… сестренка…
Это произнесла Эвина. Одним губами. Другая бы на ее месте бросилась к погибшей родственнице и начала рыдать или делать то, что обычно делают женщины при столкновении со смертью, но благороднейшая из благородных, видимо, прекрасно понимала, что если уж быть сильной, то сильной всегда. Да и кто бы дал волю своей скорби в присутствии черномундирников, окруживших лужайку плотной цепью?
– Вы узнаете этих людей? – спросил бальга.
– Да, – ответила эррита Фьерде, подняв подбородок.
– Как полагаете, что здесь произошло?
Она посмотрела на блондина так выразительно, что могла бы смутить и камень, но верховный бальга Катралы то ли родился бесчувственным, то ли успешно избавился от своих слабостей еще в колыбели.
Итак, благороднейшей из благородных все еще нужна моя помощь. Может быть, даже больше, чем прежде.
– Если хотите, я могу высказать свои предположения.
– Извольте, – разрешил блондин, пожалуй даже чуточку оживляясь.
Я прошел между лежащими телами. Кровь, вытекавшая из них, похоже, высыхала, едва появляясь на поверхности ран, а потому не успела привлечь мух и падальщиков, хотя побоище явно произошло несколько часов назад.