Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать
Шрифт:
Вот длинный коридор, увешанный шпалерами – это такие огромные ковры с изображениями пейзажей или битв, вытканные из цветных шерстяных ниток. Интересно, конечно, хотелось бы подробно их рассмотреть, но время подгоняет, поспешим мимо.
Вот коридор, где выставлены русские цари. Много их, но поглядите внимательно на эту семейку, вышедшую на конную прогулку: великий князь Павел, сын убиенного Петра, а рядом с ним сыновья его. Тот, что справа, Александр Павлович, который вскоре укокошит своего папашу руками сподвижников. О времена, о нравы! Мимо, мимо!
В Эрмитаже нет картин русских художников, которые появились таки в XIX веке, здесь только
– пусть вас не оттолкнут эти строки француза Бодлера, который вообще отличался способностью сгущать краски. Обратите внимание на «внезапным лучом освещенные лица». У великого Рембрандта нет случайных персонажей, каждое лицо полно значений и несет свою смысловую нагрузку. Каждый значительный художник передает состояние героев своих картин через глаза и губы, через наклон головы и положение рук, но Рембрандту это удается лучше, чем другим.
Мой хороший знакомый сетовал на притворство людей, созерцающих с восхищением Джоконду Леонардо да Винчи. «Ну, молодая женщина, есть много красивше ее. А улыбка – что улыбка? Можно любою красотку сфотографировать, и улыбка будет более выразительная!». Я попытался ему растолковать, что да Винчи запечатлел столь мимолетное выражение лица Моны Лизы, что хоть сделай десять тысяч фотографий – подобного не зафиксируешь, да и не на каждом лице появляется такая тонкая улыбка. «И это на обычном холсте, обычными красками и своей, что не говори, человеческой рукой!» - пытался я объяснить причину восхищения людей мастерством Леонардо.
Можете ли вы по своему желанию наблюдать моментальное выражение лица изменника в миг разоблачения? Или такое же быстротечное выражение на лице человека, который ждал поощрения за свое действие, но вдруг узнал, что за это действие его ждет наказание? А великий Рембрандт конструировал на холсте такие ситуации и очень точно передавал мгновенное настроение каждого персонажа - у каждого свое, проистекающее из его предыстории.
Вот чем в первую очередь восхищаются умеющие «читать» живопись люди.
После Рембрандта смотреть Рубенса надо для того, чтобы убедиться в том, что и в нетрагических сюжетах можно вполне замечательно изображать человеческие характеры, а также живописать колоссальное, присущее человечеству жизнелюбие. Тот же Бодлер по поводу Рубенса написал так:
Рубенс, море забвенья, бродилище плоти, Лени сад, где в безлюбых сплетениях тел, Как воде в половодье, как бурям в полете, Буйству жизни никем не поставлен предел.В соседних залах великолепного Эрмитажа тоже много того, что надо посмотреть. Джоконду вы здесь не найдете, Джоконда прописана в Париже. Но на двух малых картинах Леонардо вы восхититесь затуманенным взором только что отпавшего от материнской груди младенца и детской радостью на лице явно несовершеннолетней матери. И опять,
Ну, конечно, не останутся незамеченными такие мастера бытовых сцен, как Веласкес, такие авангардисты прошлых времен, как Эль Греко! И много других, которые доказали, что они тоже могут запечатлевать кистью на холсте стремительно пролетающие мгновения…
Вот возле Веласкеса остановился энергичный мужчина лет сорока пяти, говорит быстро:
– Это просто завтрак, а это большие люди. Смотри, это граф. Хитрый! – так на свой лад объяснял он сопровождающему его меланхоличному подростку лет двенадцати свое понимание картин.
А в соседнем зале один веселый мужчина говорит другому, тоже веселому:
– Представляешь, какие возможности? Засекла его Гера с девицей, так он ее - раз! – и в корову превратил! Ага? Занимаюсь, мол, хозяйством, обхожу скотный двор, а?
Подошли и жены, услышали.
– Гера не дура, все поняла, - заметила одна, красивая и ухоженная.
– Только сделала вид, что поверила, - добавила другая, такая же симпатичная, и женщины многозначительно переглянулись.
Кто не в первый раз в Эрмитаже, тот знает дорогу на третий этаж. У Огюста Ренуара даже кроны деревьев подобны девичьим грудкам, а водоросли во время отлива как волосы его любимой натурщицы. У него женщины если и ревнуют, то не теряя достоинства, а мужчины если и изменяют, то не прекращают любить тех, кому изменяют.
– Софочка, подойди! – зовет на том же третьем этаже бывшая одесская, а нынче брайтонская толстушка свою то ли дочь, то ли племянницу. – Видишь, мост? Нет, ты отойди подальше. Теперь видишь? Самая крутая в Эрмитаже вещь!
Как я уже сказал, картин русских художников в Эрмитаже нет, они находятся в Михайловском замке, который по этому случаю получил второе имя – Русский музей. Это там, где на площади высится памятник Пушкину работы Аникушина.
Поэт очень красиво стоит, протянув правую руку к Неве, голову же обратив в противоположную сторону. Некоторые утверждают, что поэт при этом произносит известное «Люблю тебя, Петра творенье!». Но это не так, для этих слов в позе поэта не хватает экспрессии, для таких слов рука должна быть воздета выше, и взгляд при таком восклицании в сторону не отводят. Я полагаю, что он, протянув руку на уровне плеча с раскрытой к верху ладонью, меланхолично констатирует факт произошедшего наводнения:
И всплыл Петрополь как Тритон, По яйца в воду погружен.Именно так! Ибо утверждать, что город оказался в воде «по пояс» правдивый поэт не стал бы – это антиисторично! Наводнение было большим, но вода не затопила даже первый этаж Зимнего Дворца. А употребить в публикации это неточное «по пояс» Александра Сергеевича заставила цензура – времена были николаевские, мрачные, ханжеские …
Я хочу вернуться к вопросу восприятия живописи, к чему меня побудила недавняя дискуссия на одном из телевизионных каналов, где один художник утверждал, что восхищение улыбкой уже упоминавшейся мной Джоконды, то есть Моны Лизы, навязано обывателю, так же как и восхищение «Черным квадратом» Малевича. Ну, о «Черном квадрате» я не могу говорить без смеха, а что касается Моны Лизы, так я уже выше кратко высказался по этому поводу.