Ниже Бездны. «Мы бредим от удушья»

Корчевский Юрий Григорьевич

— Теперь на ремонте стоим. Командир просил передать тебе привет, ну и другие члены экипажа — тоже.

Они поговорили о здоровье Володи, потом — о флотских слухах. Саша был человеком общительным, имел на базе много приятелей и знал все сплетни, только Володю это мало интересовало.

Через три недели пребывания в госпитале Владимира выписали, предоставив две недели отпуска по болезни. Ехать ему было решительно некуда, а оставаться на базе не хотелось. Но неожиданно Володя вспомнил о продавщице Кате из Молотовска. А не махнуть ли к ней? Тем более что

Саша на днях говорил о том, что в Молотовск для ремонта идет «морской охотник».

Как удалось узнать, МО туда действительно шел. Командир его сначала упирался, не хотел брать Владимира.

— Не пассажирское судно у меня.

— Я же к родным, отпуск после госпиталя дали, — слегка приврал Володя.

Командир смягчился:

— Ладно, поднимайся на корабль.

«Охотник» шел до Молотовска сутки и за это время вымотал качкой всю душу. То ли отвык Володя за три недели от качки, то ли кораблик всегда так болтало, но он спустился на пирс Молотовска зеленым от качки. А может, просто после болезни ослабел.

С трудом Володя нашел знакомую улицу и дом, постучал в дверь.

— Кто там? — раздался знакомый голос.

Володя помедлил с ответом. Вот ведь приперся нежданно-негаданно. А вдруг она не одна? Он ведь ей не законный муж — даже не любовник в полном смысле слова.

— Это я.

Катя распахнула дверь.

— Саша? — удивилась она. — Заходи.

Володя снял бушлат.

— Ты теперь в военном флоте? Помнится, ты плавал на «Софье Перовской»?

— Было. А теперь на подводной лодке, старший матрос. Ты одна?

— А кого ты ожидал увидеть?

— Извини.

— А кушать нечего, только чай.

Володя достал из тощего «сидора» две банки консервов — американской консервированной колбасы, упаковку яичного порошка, прозванного «яйцами Черчилля», и булку черного хлеба, выданных в госпитале сухим пайком. А главное — ему дали продовольственный аттестат на четырнадцать суток, на время отпуска.

— С голоду не помрем. Мне отпуск дали на две недели. Приютишь?

— Конечно, милый!

Володя ножом вскрыл банку колбасы, Катя развела водой яичный порошок, зажгла керосинку и вылила на сковороду болтушку. Получился довольно неплохой омлет. С колбасой и черным хлебом вполне съедобно и вкусно, а по полуголодным тыловым меркам — так почти царский стол. Не спеша выпили пустого, без сахара, чаю.

— Вспоминала я тебя, Саша, а тебя все нет и нет. Полгода ведь прошло.

— Я же не на курорте был, воевал.

— Понимаю. А ты вспоминал обо мне?

— Иногда. Некогда просто было, выматывались так, что до койки едва добирались. На войне не до женщин, в живых бы остаться.

— Досталось тебе… — Катя неожиданно погладила Володю по голове.

После бурных ласк оба сразу уснули — Володя был еще слаб, а Кате с утра надо было на работу.

Володя проспал до утра. Проснувшись, встал, умылся и оделся — надо было получить по продовольственному аттестату продукты. Денег у него на этот раз не было совсем.

Он снял с гвоздика запасной ключ, прихватил пустой «сидор» и отправился

искать продовольственный пункт. Отстояв в очереди, он получил продукты сразу на все дни отпуска, набив ими полный «сидор» — кое-что пришлось даже по карманам распихивать. Конечно, выглядело все скромнее, чем на лодке, где давали фронтовые сто граммов, заменив ими положенный стакан вина, но прожить можно было. И больше до самого убытия он из квартиры не выходил. На улице уже морозновато, чего там нос и прочие части тела морозить? Пока Катя была на работе, он отсыпался, чтобы ночью отдать должное женскому телу. Только удивлялся — откуда у женщины бралось столько сил? Днем на работе, вечером еду готовит на убогой керосинке, а ночью… В общем, две недели пролетели, как один день.

Утром они обнялись на прощание. Катя уходила на работу, а Володя — в порт, искать попутную посудину.

В Мурманск из Молотовска и Архангельска корабли ходили часто, и Володя уговорил капитана сторожевого корабля взять его на борт, показав документы. Во время перехода он отсиживался в матросском кубрике. На море непогода, моросил дождь, периодически — с мокрым снегом, и лишний раз мокнуть ему не хотелось.

Они прошли уже половину пути, как взревела сирена и объявили боевую тревогу. Матросы разбежались по боевым постам.

Володя вышел на палубу. Если есть какая-то опасность, лучше видеть ее самому и приготовиться. А в иллюминатор только волны из кубрика видны.

Сторожевик резко сменил курс, матросы к бомбосбрасывателям подкатили глубинные бомбы, похожие на бочки. Наверное, засекли немецкую подлодку, догадался Володя.

Командир боевой части, лейтенант, дал отмашку, и сбросили первую бомбу. Раздался приглушенный водой взрыв, и в полусотне метров за кормой вздыбился водяной фонтан.

За первой бомбой последовала вторая, третья… Сторожевик менял курс и бомбил.

Пробегавший мимо матрос бросил на ходу:

— Перископ видели, лодку бомбим.

Володя мысленно удивился. Ну ладно, сбросили несколько бомб на то место, где лодку видели. Это понятно — вдруг уйти не успела? Но потом-то зачем идти галсами и бомбы швырять? Постоять надо, акустикам послушать, что творится под водой. Где слышны шумы, туда и бомбы сбрасывать. Или лодка осуществляет под водой маневр, уходя от бомб? Только командир владеет всей информацией и решает, какие действия предпринимать.

Но кто такой Владимир на борту сторожевика? Случайный пассажир, хоть и в морской форме. И его подсказки, даже если они дельные, командир может игнорировать, а то и вовсе выгнать Володю из рубки. Не может краснофлотец давать советы командиру!

С правого борта со стороны моря Володя заметил след торпеды — с надстройки, где он стоял, было видно далеко. Не мешкая ни секунды, он взлетел по трапу на ходовой мостик:

— Торпеда справа, курс девяносто!

Командир рванулся к иллюминатору, выматерился, увидев надвигающуюся опасность, подбежал к машинному телеграфу, рванул ручку на «полный вперед», прокричав «Полный вперед!» в переговорную трубу.