Низина

Лахири Джумпа

На следующий день, выйдя из дома, они видят на улице похоронную процессию. В какой-то миг мужчине и женщине кажется, что они тоже оказались в числе скорбящих, траурно одетых во все черное людей. Ибо скорбь по усопшим не знает границ, ведь у каждого есть кого оплакивать. Потом мужчина и женщина отделяются от людской толпы и идут своей дорогой.

Если бы с ними сейчас были их внуки, то все поехали бы по канатной дороге в дельфинарий в Дерси-Айленд. Но внуков с ними нет, поэтому они целыми днями просто совершают пешие прогулки. Шагают, взявшись за руки, по дорогам и полям, и по морскому

берегу, укутавшись в толстые свитера, защищающие их от осеннего холода.

Когда устают, то устраивают привал. Сидят, любуются красивыми видами, перекусывают печеньем и сыром. На прибрежных отмелях среди каменных пещер и гротов они находят плоские серые камешки-голыши и раковины, истертые и проеденные временем. Мужчина набирает пригоршню красивых ракушек — на ожерелье для своей внучки в Род-Айленде, он воображает, как нанижет их на нитку, наденет ей на голову, как корону.

А еще им встречаются интересные древние камни. Громадные каменные столпы чуть в стороне от проселочных дорог. Камень «Огхэм» на фермерском поле, исписанный именами, одинокий валун; по преданию, в него превратилась после смерти колдунья.

Однажды на мокром поле они подошли к группе камней, словно выросших из-под земли. На первый взгляд их расположение кажется произвольным, но на самом деле камни образуют круг, лицом друг к другу. Одни короче, другие выше, расширяющиеся книзу и словно отточенные сверху. Неровные, бесформенные, кое-где побелевшие от времени, но по-прежнему священные. Невозможно даже представить, как такие камни можно было передвинуть, но их расположение тщательно продумано, и каждый из этих камней доставили сюда люди.

Жена объясняет мужчине, что эти камни датируются бронзовым веком. Когда-то они имели религиозное назначение, возможно погребальное или мемориальное. Или служили чем-то вроде календаря, отражающего движение Земли вокруг Солнца. В течение многих столетий люди проделывали огромный путь, чтобы прикоснуться к ним, постоять перед ними, впитать их благословение. И люди оставляли здесь что-нибудь на память.

Мужчина видит ленты для волос, цепочки, замочки, наваленные горкой перед некоторыми камнями. Сплетенные прутики, веревочки. Всякие нехитрые безделушки, оставленные здесь людьми в знак веры. О древних верованиях мужчине не известно ничего. Да и вообще многое в этом мире пока остается для него неизведанным.

Впереди на зеленом поле он видит пучки какой-то растительности, возвышающейся над травой. Пучки похожи на прибрежную осоку. Он видит коричневые лица из камня окружающих долину гор и безмятежную гладь залива у их подножия.

И на память ему приходит другой камень, тот, что стоит в далекой-далекой стране. Вернее, не камень, а небольшой памятник с именем его брата. Низина вокруг него постепенно засоряется отходами и уже не наполняется водой после муссонов. Теперь она превращена в твердыню, служит более практичным целям. Долгие годы мать мужчины каждый день преданно навещала это священное место, приносила погибшему сыну цветы. Она приходила туда до тех пор, пока истощенные старческие силы не отказали ей, лишив ее возможности воздавать эту последнюю дань.

А сейчас он стоит на этой новой для него древней земле, перед одинокими

священными камнями, в ботинках, перепачканных запекшейся грязью. Он поднимает вверх голову и смотрит на серое нахмуренное небо, на низкие, ползущие над землей тучи.

А под серыми тучами нелепо синеет яркий день. На западе розовое солнце уже клонится к закату. Такая вот бескрайняя трехсоставная картина располагается перед его глазами.

Рядом с ним Удаян. Они идут по низине в Толлиганге, ступают по зеленым листьям водяного гиацинта, несут в руках клюшку для гольфа и мячики.

В Ирландии земля тоже пропитана влагой, земля здесь тоже неровная и бугристая. Он окидывает взглядом эти просторы. В последний раз, потому что знает: больше не попадет в эти края. Он идет к следующему камню и спотыкается, дотягивается до него, хватается за него рукой. За эту каменную веху в конце его пути — в конце того, что было дано, и того, что было отнято.

Глава 2

Он не слышал приближения полицейского фургона — только видел его. Просто сидел в это время на крыше. Пока он удирал задами, никто не мог его увидеть.

Это походило на прыжок через перила. После того взрыва внешний мир перестал быть стабильным. Земля под ногами больше не держала его, но и зловеще манила, когда ему случалось посмотреть под ноги.

Сейчас он увидел: их слишком много — трое полицейских уже во дворе. Он окинул взглядом соседние крыши. Где-нибудь в северной Калькутте можно было бы перепрыгнуть с крыши на крышу, но здесь, в Толлиганге, дома стояли слишком далеко друг от друга. И к тому же у него жутко кружилась голова.

Перед тем как отец открыл полицейским ворота, он успел сбежать вниз по лестнице. Успел незаметно слететь по ступенькам в новую, недавно выстроенную часть дома. В старой части дома, в их с Субхашем бывшей комнате узенькая дверь открывалась в сад.

В саду он перелез через стену, как делал это в детстве, сбегая из-под надзора матери. Из-за больной руки у него не получилось быстро, но все-таки получилось, когда он встал на канистру из-под бензина. В теплом воздухе пахло серой.

Он бежал сломя голову мимо прудов к низине. Добежал до самых густых зарослей водяного гиацинта — шагнул в них, еще и еще, пока вода не скрыла его.

Он сделал глубокий вдох, закрыл рот и погрузился под воду. Старался не двигаться, не шевелиться. Пальцами больной перевязанной руки он зажимал себе нос.

Прошло несколько секунд, и дышать стало невозможно — легкие буквально горели, воздух, набранный в легкие, распирал грудь. И это нормально — здесь не недостаток кислорода, а переизбыток углекислого газа в крови.

Если бы человеческий организм умел сохранять дыхание до определенной степени, то он научился бы выживать до шести минут. За счет печени и кишечника, из которых кровь приливала бы к сердцу и к мозгу. Это рассказал ему доктор, лечивший его руку.

Он нащупал свой пульс. Жаль, конечно, что он перед этим бежал. Если бы не бежал, то пульс сейчас был бы медленнее. Он начал считать. Отсчитал десять секунд. С трудом подавлял в себе потребность вынырнуть, заставил себя продержаться еще несколько секунд.