Но любовь из них больше
Шрифт:
Анвару уже надо было выходить из дома, как вдруг матери его приспичило зажечь свечу и искать донимающего ее комара. Парень притворился спящим и терпеливо ждал, пока мать найдет этого кровососа, снова уляжется и уснет. На это ушло не меньше часа, отчего Анвар начал нервничать. Он опаздывал, а Донка была наготове, но уйти не могла. И все по его вине. «Вот я дурак. Надо было на сеновале
Когда он был уверен, что матушка его крепко спит, то тихонько встал и босиком побрел в табор. Остановившись у речки, он на минуту задумался о том, правильно ли поступает. Его больше всего волновала мать. Она хоть и не была очень строгой, но не одобряла вранья и всяких авантюр. Парня ждала Донка, поэтому Анвар, отбросив всякие сомнения, уверенно двинулся дальше. Если б молодые знали, к чему приведут их поступки и как скажутся на их близких и родных людях их действия, возможно, решили бы проблему как-то по-другому. Но юность не спешит думать о последствиях, увлекаясь чувствами, смелостью и беспечностью.
Табор никто не сторожил, поэтому Анвар тихонько подошел к шатру Рузанны и открыл занавеску. Внутри он увидел знакомую троицу. Донка сидела на своем тюке с одеждой и видно было по ней, что она волнуется. Разговаривали они шепотом. И даже испугались, когда занавеска вдруг открылась, и в нее просунулась чья-то голова. Но увидев Анвара, Донка улыбнулась, вскочила, подбежала к парню и, прижавшись, обняла. Такого порыва юноша не ожидал, поэтому стоял как вкопанный, пока Рузанна не поднесла ему Донкин тюк с вещами. Анвар взял его и тихо сказал подруге, чтобы она попрощалась с Лачо и его сестрой, потому что им надо было поспешить. Донка обняла друзей и вместе с Анваром вышла из шатра. Тихо пробираясь в темноте между цыганскими тележками и палатками, девушка вцепилась в руку Анвара и не отпускала ее до самой
– Даже не оглянешься, не попрощаешься?
– Нет, – коротко ответила Донка и продолжила путь.
– А почему? – Анвар никак не мог понять, за что Донка не любит своих же кочевников и уклад их жизни. – Что они такого тебе сделали, что ты уходишь вот так?
– Ты не понимаешь, я свободы хочу. Где тебе не будут указывать, за кого выходить замуж, где нет постоянных охранников, как мои братья, и в конце-концов есть крыша над головой. Это сейчас лето, а с приходом зимы становится тяжело. Даже если мы и селимся где-то южнее, одеваемся теплее и укрываемся толстыми перинами, все равно холодно. Как-то раз, – Донка решила рассказать Анвару историю, которая стала ключевой в ее решении покинуть табор, – зимой мы пошли в деревню, чтобы обменять тару на овечью шесть или гусиный пух. Мне тогда было лет шесть или семь. В одном из дворов из дома вышла маленькая бабушка, и когда увидела нас с посудой, замерзших и уставших, заплакала. Потом заставила нас зайти в дом, посадила на печку и начала греть нам ноги, наматывая на них какие-то теплые тряпочки…
– Вы босиком что ли были? – прервал ее Анвар.
– Нет, но все равно сильно замерзли, – ответила Донка и тут же добавила, – не перебивай меня.
– Рассказывай, рассказывай, – Анвар продолжал нести тяжелый тюк на плече.
– Так вот, она посадила нас прямо на печку, высоко. Там было так тепло, так хорошо, что мы взяли и уснули. А когда проснулись, накормила нас кашей из этой же печи. Мне не хотелось уходить, но нужно было возвращаться в табор. Вся наша одежда тоже высохла на этой печке и была теплая-теплая. Я бы не сказала, что мы бедными были тогда, но печка для меня стала настоящим богатством. Мне так хотелось принести ее в табор! Я ж маленькая была и думала, что ее можно просто взять и унести. Потом долго еще приставала к родителям, чтобы те обменяли что-то наше на русскую печку. А они смеялись надо мной.
Конец ознакомительного фрагмента.