Ночь без алиби

Шнайдер Ганс

В широкой графе написано: «Передача имущества крестьянину Эдвину Вайнхольду», а правее дата: июнь 1945 года. Июнь сорок пятого! Вскоре после окончания войны… Как же, помню: это от Коссака, его усадьбу отец называл «какая-то хибарка». Да, такова уж его натура: лишь бы не признать, что у другого тоже хорошее хозяйство. Мать мне рассказывала эту историю. Коссаки подорвались на мине, заложенной у них во дворе эсэсовцами. Отец с сынишкой были тяжело ранены, а жена погибла на месте. В завещании, которое Коссак успел составить, наследником он назначал сына, а на случай, если ребенок умрет, отказал все свое имущество Вайнхольду. Коссак с сыном умерли

от ран в больнице… Я сложил листок по старым сгибам. Кроме как в долговой расписке, ни в одной из бумаг не упоминалась фамилия Мадера. Я поспешно собрал все бумаги и запихал их в шкафчик. Отмычка сработала на славу, замок защелкнулся. Последний взгляд вокруг: все чисто, ни мусора, ни следов. Никто не догадается, что я…

Открываю дверь и выхожу. Наконец-то теперь есть над чем поразмыслить. Да, чуть не забыл починить выключатель! Авария пустяковая: ослаб крепежный винт и отсоединился проводок. Осторожно подвожу оголенный конец под клемму и завертываю винт. Взгляд невольно остановился на шкафчике. Не из любопытства - оно было утолено, а потому, что во мне зародилось недоверие. Захотелось выяснить, что #769; за сделки совершали тогда отец с Мадером; если они сомнительны, я не возьму ни гроша из этой доли наследства. Еще не поздно хотя бы в какой-то мере уладить дело в пользу пострадавшей стороны. А вдруг ею окажется Ула?.. Я даже испугался при этой мысли и стал упрекать себя за то, что не изъял долговую расписку. Ведь отец вполне способен предъявить ее наследнице. Пусть только попробует!

Надо срочно поговорить с Улой. Надев куртку, я незаметно выбрался из дому и поспешил к знакомому крыльцу. Ула в кухне чистила картошку. Я с ходу стал ей рассказывать, но получилось это бестолково.

–  Сядь и отдышись, потом расскажешь.
– Ула засмеялась и пододвинула мне стул.

–  У твоего отца были долги?

–  Ты что?
– удивилась она.

–  Вспомни хорошенько - мне очень важно знать. Она подумала и, пристально глядя на меня, ответила:

–  Никаких долгов за хозяйством не числится, совершенно точно. Я сама смотрела в поземельной книге. А почему ты спрашиваешь?

–  Не всякий долг заносят в поземельную книгу. Есть такие долги, о которых не любят говорить, и выплачивают их тайком, неохотно.

–  Да, какой-то счет, кажется, остался неоплаченным, - растерянно прошептала она и схватила мою руку.
– За несколько дней до смерти отец говорил, что ему нужна большая сумма или кредит, чтобы купить скот. В чем тут дело, Вальтер?

Я сжал губы. Стало быть, так: отец потребовал уплаты по долговой расписке, Фридрих Мадер не ждал этого и, естественно, возмутился. Подло со стороны отца, но еще не причина покушаться на жизнь бывшего друга. Вот если бы наоборот, тогда понятно: повод для мести был у Мадера. Однако он думал не о расправе, а о прокуроре.

–  У моего отца в шкафчике лежит долговая расписка от сорок пятого года, твой отец подписал ее.

–  Не может быть!

–  Может!
– Я притянул Улу к себе и посмотрел ей в глаза.
– Я полагаю, что тут какой-то подвох со стороны моего отца. Не бойся, я все улажу.

Я повернулся было, чтобы уйти, но Ула удержала меня.

–  Погоди, давай обсудим все спокойно, а то ты опять сгоряча чего-нибудь натворишь. Только хуже будет и тебе и мне.
– Она умоляюще посмотрела на меня.

Я послушно дал себя усадить. Ула села рядом на скамеечку.

–  Может быть, есть какое-то простое

и разумное объяснение для этой расписки, - сказала она.

–  Нет, я хорошо знаю своего отца. Ты представь себе: только что кончилась война. Время тяжелое. Никто не знал, как будет дальше. Деньги, долговые расписки - все это клочки бумаги. Мясо, жир, мука, картошка - вот что было тогда валютой… Нет, отец даже сейчас, когда он стал зажиточным, не пойдет ни на какую сделку, если она не сулит ему выгоды.

–  А если мой отец предложил что-то стоящее?

–  Разве что какое-нибудь несравнимо сверхвыгодное для моего старика дело, на меньшее он не пошел бы.

Ула поднялась, поглядела на меня сверху и взяла мою голову в ладони. Я блаженно зажмурился.

–  Нельзя быть легковерным, но и не надо искать в человеке только плохое, - тихо сказала она.
– Они дружили. Отец мне как-то рассказывал, что отступавшая эсэсовская часть угнала с нашего двора весь скот. Может, твой отец тогда его выручил, и без всякой корысти? Конечно, он для порядка взял расписку. Но ведь то была дружеская услуга…

–  Нет! Твой отец перед самой смертью назвал нас, Вайнхольдов, сволочами… Хорошо, он был не в себе, да и любил крепкие словечки… С моим отцом он заключил когда-то сделку, за которую потом ему стало совестно, потому что она была преступной, ни больше ни меньше. Значит, что-то он за это время понял или узнал? Когда мы с ним остановились на опушке, он похлопал себя по карману куртки и сказал о каком-то письме, которого, правда, у него не нашли. Что он, морочил мне голову? Никогда не поверю.

–  Где же это письмо?

Ула опустилась на скамеечку. Мне уже не сиделось. Надо было что-то делать. Я заходил взад-вперед по кухне, по так ничего и не придумал.

–  Где же письмо?
– повторила вопрос Ула.

–  В руках убийцы, - ответил я не задумываясь.

–  Для кого оно опасно?

–  Для моего отца!

–  А какая убийце польза от письма? Шантажировать он вряд ли собирался, иначе разоблачил бы себя.

–  Чепуха!

–  Почему?
– удивилась Ула.

Я снова уселся.

–  На допросе в полиции я говорил об этом письме. Для большей убедительности - хотелось, чтобы они получше искали, - я даже заявил, что твой отец показал мне его. Однако на суде пришлось признаться, что о письме шел только разговор. Ну, а из-за этого они стали сомневаться в моих показаниях, если вообще не сочли за вранье.

–  Но отец намекнул, что было в письме?

–  Я молчал; боялся, что они заподозрят, будто я его убил, чтобы завладеть бумагой, а потом уничтожил ее перед арестом. Логичный вывод!

–  Тебе следовало больше доверять суду, Вальтер!

Я горько рассмеялся.

–  После-то хорошо рассуждать.

–  Не только после, не мешает хорошенько подумать и до.

–  Возможно.

–  Да, но загадку о долговой расписке мы так и не решили, - напомнила Ула.

–  Не решили. Видишь ли, мой отец получил двор Коссаков. Формально вроде по закону, но мне не верится, что тут все чисто. Я знаю отца. Если ему подвернется случай, он и теперь способен объегорить ближнего. Может, твой отец был как-то связан с этой подозрительной сделкой или просто знал о ней и ему уплатили за помощь или за молчание. Мой отец рассудил так, наверно: осторожность прежде всего. Сегодня друг, а завтра враг. И потому потребовал долговую расписку. Возможно, весной полез он в свой шкафчик, наткнулся на эту бумагу, вспомнил прошлое, и черт его попутал…