Ночь без алиби
Шрифт:
Послышалось или нет: вроде неподалеку хлопнула дверь?
Сквозь щели пробивался слабый свет. Совершенно ясно я услышал приближающиеся шаги. Свет, проникавший снаружи, стал ярче, я даже разглядел противоположную стену погреба.
Может, позвать на помощь?
Нет! Если это Яшке, то ждать надо не помощи, а драки.
Еще раз хлопнула дверь. Сверху донеслись голоса. Значит, Яшке в доме не один и ему не до убийства. Теперь можно дать знак о себе. Размахнувшись, я изо всей силы ударил в дверь. Камень пробил доску и упал снаружи на ступени.
Ярко вспыхнул карманный фонарь.
– Эй, кто там в погребе?
Голос
– Это я, господин старший лейтенант! Вайнхольд!
Через дыру в дверном полотне я увидел, как он осторожно спускается по ступеням. Наверху стоял наш участковый с фонарем в одной руке и пистолетом в другой. Совместными усилиями мы выломали дверь.
– Ну и вид у вас, Вайнхольд.
– Вюнше вытянул меня за руку в сени.
Мой костюм был испачкан и порван, на руках и лице кровь, но я был свободен. Коротко, чтобы не терять времени, я доложил о случившемся. Полицейские сначала удивились, а потом стали посмеиваться надо мной. Я обиделся и замолчал. Вюнше дружески положил руку мне на плечо.
– Не надо ершиться, Вайнхольд, - сказал он.
– С вашим рапортом можно было и обождать, пока начнем опрос. Ведь Яшке уже арестован.
– Вы… вы его здесь… - начал я и тут же умолк, не зная, о чем спрашивать.
– Он искал свою варежку во дворе Мадера, - объяснил Вюнше с лукавой улыбкой.
– Еще вечером мы прошли по его следу, затем кое-что уточнили, ну и запросили у прокурора санкцию на арест.
– Значит, я зря старался?
– Мне было не по себе. Я смотрел то на Вюнше, то на участкового.
– Вряд ли в этом была необходимость, - ответил Вюнше.
– Но тем не менее происшедшее существенно дополняет характеристику Яшке.
Лишь под вечер мы прибыли к Уле. Я был рад, что уже смеркалось, когда мы ехали по деревенской улице. Повсюду стояли люди, оживленно разговаривали и, казалось, не замечали холода. Такого неспокойного рождества жители Рабенхайна не помнили отродясь.
– Яшке признался?
– спросил я.
Вюнше утвердительно кивнул. Мне захотелось его обнять.
– А что ему оставалось, если его варежку нашли в сенях у Мадера.
– Нет, я спросил про убийство.
– Мое радостное настроение сразу улетучилось.
– Убийство?
– Вюнше улыбнулся.
– Подследственные не любят облегчать нам работу. Покамест он лишь признался, что был вечером в доме Мадера. Во всяком случае, для дела хорошо, что у нас есть вторая варежка, за это вам спасибо… Хочу сказать еще вот что: вероятно, ваши дальнейшие поиски привели бы вас к фрау Яшке? Но она может подтвердить лишь три вещи: во-первых, ее муж из ревности не раз высказывал угрозы в адрес Фридриха Мадера; во-вторых, ревность его безосновательна и, в-третьих, в ночь убийства он не был дома. Так что начинать вам с фрау Яшке не стоит. Если у вас есть другие соображения, пожалуйста, я готов их выслушать. И вообще: доверяйте нам, гораздо лучше работать сообща.
– Зачем он запер меня в погреб?
– Спрошу его. Мы ничего не знали об этом, только случайно услышали шум, когда делали обыск.
– Он и меня собирался убить.
– Возможно.
– Вюнше иронически улыбнулся.
– Как вы сами убедились, наша работа порой небезопасна. Учтите это, когда вам опять захочется выступить в роли детектива. И не забывайте также, что времена сыщиков-одиночек миновали. Подобный индивидуализм присущ буржуазному
Я разозлился. Пусть Вюнше оставит свои мудрые советы для себя. В конце концов речь идет о моей чести, моей свободе… Но, взглянув на его умное, серьезное лицо, я успокоился. Ведь он мне желает добра. А я вел себя не очень-то правильно. Тут я вспомнил о Гимпеле и рассказал Вюнше, что тот в ночь убийства видел Вернера Яшке на проселке. Вюнше поблагодарил меня и записал адрес Гимпеля. Вот теперь я почувствовал, что устал, что по горло сыт сегодняшним рождественским праздником.
Вскоре я лежал на Улиной кушетке. Незаметно подкрался вечер. Коровы встречали его голодным мычанием, ржали лошади, свиньи, похрюкивая, тыкались своими пятачками в пустые корыта.
Ула переодевалась в соседней комнате и без умолку внушала мне, что я больной и должен лежать. Смешно. Несколько ссадин не помеха. Двое быстрее справятся с работой, к тому же мне хотелось показать Уле на примере, как я облегчу ей жизнь в будущем.
Я настоял на своем, и мы пошли в хлев. За работой я не люблю разговаривать: болтовня мешает рабочему настроению. Ула то и дело задумчиво поглядывала на меня. Когда наши взгляды встречались, из ее глаз летели ко мне счастливые искорки. Не успел я разогреться, как мы покончили с кормежкой.
– Управились вдвое скорее, чем обычно, - с гордостью сказал я Уле, когда мы возвращались в дом.
– Значит, будет длиннее праздничный вечер! Хорошо!
– ответила она.
Стены дома отгородили нас от всего мира. Мы были одни.
– Утром и вечером я буду помогать тебе кормить скотину, - заявил я тоном, исключающим возражения.
За ужином Ула возвратила меня к действительности:
– Твоя семья, наверно, рассчитывает на твои руки. Семья? Да отец хочет выгнать меня не только из дому, но даже из деревни. Он еще попытается поставить мне условия, когда мы начнем торговаться о выкупе за мой выезд. А ну его к черту!
– подумал я. Если я буду с Улой, начхать мне на все, и на долю наследства тоже. Без них проживем. Оба мы члены кооператива. У меня был перерыв, пока я служил в армии. Так что после праздников сразу приступлю к работе, без всяких формальностей. Если Яшке осудят, мне наверняка выплатят компенсацию. Ее всегда дают, когда освобождают за отсутствием состава преступления, а не за недостатком улик… Но зачем мне дарить старику свою долю? Я спокойно могу ее потребовать.
Ула украдкой наблюдала за мной. Когда я взглянул на нее, она опустила глаза. Что-то угнетало ее. Хотел было сказать ей о своих планах на ближайшие дни, но слова застряли в горле. Не мог же я напрашиваться, чтобы остаться у нее. Это было бы слишком назойливо. Вот если она сама предложит… Мы молча поели. Отодвинув тарелку, Ула сказала:
– По деревне уже болтают, что ты ночевал у меня. Милые соседушки днем шарахались от меня, как от прокаженной, хотя было заметно, что сгорают от любопытства.
– Ула погрустнела, но тут же улыбнулась, и в ее глазах сверкнуло упрямство.
– Ну и пусть шушукаются. Что нам до них.