Ночь длинных ножей
Шрифт:
— Дома, — произнес Синякин, и в его голосе читалось плохо скрываемое облегчение. Похоже, что степь была вовсе не в его безраздельном владении.
Добычу выгрузили перед домом. Ящики открыли. Автоматы и цинки разложили на двух брезентовых полотнах, там же устроились рации.
— Молодец, Руслан. Удружил, — хохотнул Синякин, вытащил из «Нивы» бутылку джина, отвернул крышку и отхлебнул прямо из горлышка. Протянул бутылку Джамбулатову:
— Пей.
Тот глотнул и вернул бутылку. Синякин вновь жадно приник к горлышку. Оторвал от себя с сожалением
— Аллах зря запретил спиртное, — покачал головой Синякин. — Тут мы с ним не сошлись. — Он хихикнул, и его веко опять задергалось.
Джамбулатов усмехнулся.
— Ты теперь мои брат, — Синякин положил руку на плечо бывшего милиционера, тот едва удержался, чтобы не сбросить ее. — Покажу тебе то, чего ты никогда не видел. Мой зоопарк.
Он уселся на лавку и крикнул:
— Хожбауди, тащи ученую обезьяну!
«Ученая обезьяна» появилась в сопровождении рябого. Джамбулатов удивленно посмотрел на высокого, с униженным, но еще не потухшим окончательно, как у пленников, отсидевших много лет, взором.
— Ну, янки, скажи что-нибудь, — хлопнул в ладоши Синякин.
— Что сказать? — с диким акцентом произнес по-русски пленник.
— Француз? — спросил Джамбулатов.
— Бери выше. Американец.
Синякин открыл еще одну бутылку с джином. Плеснул в кружку и протянул пленному:
— На.
Тот припал к кружке губами.
— Пьет. Дрессированный… Ты знаешь, Руслан, янки грызут русских и считают, что мы тут для них — послушные дворняги, которые рады тяпнуть медведя за лапу… А мы не дворняги… Это они дворняги… Смотри, он в Америке важный человек. У него наверняка денег немерено. Таким много платят. А здесь он кто? Так, существо, которое живо, потому что я пока этого хочу.
— Продавать будешь? — спросил Джамбулатов.
— Посмотрю. Может, выдрессирую, и он, как обезьяна на цепи, плясать будет.
Майкл напряженно вслушивался в разговор и бледнел все больше. Он не понимал всего, но знал, что говорят о нем и что-то донельзя унизительное…
— В вонючую дыру, — махнул рукой Синякин.
И охранники повели, впрочем, не грубо, американца.
— Ведите второго… — Синякин расплылся в довольной улыбке, рассчитывая, что сюрприз поразит гостя.
И не ошибся!
Хромой, щурившийся, поправляющий очки-хамелеон на носу, походил на благообразного муллу в плену у гяуров.
Джамбулатов подался вперед, сжав кулаки, но Синякин положил ему руку на плечо и прикрикнул:
— Сидеть!
Хромой напряженно смотрел на них.
— Присаживайся, уважаемый, — Синякин встал и, взяв за локоть Хромого, подтолкнул его к лавке. — Ну что, враги, разделите хлеб?
— Вряд ли, — угрюмо произнес Джамбулатов.
— Не любите друг друга… А придется жить вместе. Хромой сел на лавку, стиснув руки на коленях в замок и смотря куда-то вдаль отсутствующим
Джамбулатов хмурился все больше. Он прикидывал, как сейчас дотянется до ножа и воткнет его Хромому в горло, а там будь что будет… Он уже подался вперед, но Синякин прикрикнул, хватая со стола пистолет:
— Убью! Сидеть!!!
Джамбулатов подался назад.
— Я читал как-то философскую книжку, — тоном ниже произнес Синякин. — Что-то о единстве и борьбе противостояний.
— Противоположностей, — автоматически поправил Джамбулатов.
— Точно. Соображаешь, мент… Так вот — теперь мы все друзья… Хромой, если ты вдруг раздумаешь быть моим другом, я отдам тебя Джамбулатову. Он обрадуется.
Хромой не прореагировал никак, только сжал сильнее пальцы в замок.
— Или тебя отдам ему, — Синякин выразительно посмотрел на Джамбулатова. — Я тебя заверяю, по жестокости он куда изощреннее всех, кого я знаю.
— Я в курсе, — кивнул Джамбулатов.
— Я доволен, — Синякин потер руки. — А теперь разломим хлеб.
— Я не голоден, — буркнул Джамбулатов. Синякин захохотал. И в его глазах на миг вспыхнуло безумие человека, который давно не в ладах с головой и вынужден прилагать большие усилия, чтобы держать себя хоть в каких-то рамках.
Глава 23
УГОВОР
— Мне стесняться нечего, — сказал Мусса Таларов, тот самый связной Синякина в поселке племсовхоза. — Я пригласил вас в свой дом.
— Спасибо, — сказал Алейников. — Мы это учтем.
— Меня попросили. Я передаю.
Они сидели во дворе. Кроме хозяина в доме было еще три женщины, но они не показывались на глаза, как пугливые земляные крысы, юркающие в нору, едва завидев человека или почуяв его тяжелую походку.
— Ну что, уважаемый, — сказал Алейников. — Будем торговаться?
— Я не торговец, — возразил Таларов. — Я передаю, что мне сказали.
— Сколько хотите за американца?
— Людей не интересуют деньги.
— Ох ты. Это что-то новое. Тогда что?
— Обмен…
— На кого?
— Бек-Хан Гадаев.
— Волк! — воскликнул Алейников.
— Его называли и так.
Мелкий брат, сидевший за столом рядом с Алейниковым, услышав имя Гадаева, сжал пальцы в кулак.
— Знакомое имя, — произнес Алейников. — Почему вы думаете, что мы его отдадим?
— Доктор нужен вам или нет?
— Откровенно? — Алейников криво усмехнулся. — Если вы отрежете ему уши и голову, я не обижусь.
— Но твои начальники обидятся. Включи телевизор, поймешь, что он вам нужен.
— Что же, ты прав…
— Так что, будем меняться?
— Ты понимаешь, что я эти вопросы не решаю, — произнес Алейников.
— Я знаю, что ты человек маленький, — усмехнулся Таларов. — А ты доложи большому начальнику. Пусть большой начальник решает. И пусть большой начальник думает, нужна ему вражда с Америкой или не нужна.