Ночь для двоих

Томас Шерри

— Я как раз собиралась спросить: откуда у тебя моя любимая книга о Капри?

— Я поинтересовался у твоей матери, не знает ли она, какая книга об острове Капри нравилась тебе больше всего. Она процитировала мне отрывок, но не могла припомнить название книги. Так что мне пришлось поработать.

Из семи книжных магазинов ему срочно доставили все путеводители, в которых, пусть даже мимоходом, упоминалась Италия. После возвращения из театра «Савой» он почти всю ночь читал в каждой из них описание Капри и наконец, обнаружил

отрывок, который цитировала миссис Дуглас.

— Я нашел книгу, намереваясь почитать ее тебе, чтобы ты быстрее успокоилась, если опять увидишь во сне кошмар. Но потом сообразил, что для чтения необходим свет, и решил, что лучше запомнить отрывок наизусть. Собственно, этим я и занимался в поезде.

— Это... это так мило... А ты... ты такой заботливый. — Элиссанда подвинулась к мужу и поцеловала его в губы.

— Мне осталось рассказать тебе всего два абзаца текста, но если бы я знал, что путеводители обладают таким мощным эротическим воздействием, непременно выучил бы всю книгу целиком.

Элиссанда хихикнула:

— Ты можешь, не сомневаюсь.

Маркиз нежно погладил ее волосы, прохладной волной рассыпавшиеся по подушке.

— Во всяком случае, если ты захочешь, чтобы я впредь соблазнял тебя только цитатами из путеводителей по Италии, я так и сделаю.

Она прижалась щекой к щеке мужа. Этот простой жест едва не заставил его прослезиться.

— Мне кажется, что сейчас самое время, — откашлявшись, сказал он, — извиниться за то, как я себя вел в руинах замка.

С того самого дня Вир практически постоянно испытывал угрызения совести.

Леди Вир слегка отстранилась, словно желая заглянуть мужу в глаза.

— Только если сейчас самое время извиниться за то, что я вынудила тебя жениться на себе.

— Значит ли это, что я прощен?

— Конечно, — сказала Элиссанда.

Маркиз всегда считал, что прощать — значит позволить злу остаться безнаказанным. Теперь он наконец понял, что прощение относится не к прошлому, а к будущему.

— А я... я прощена? — спросила Элиссанда, и в ее голосе явственно слышалось беспокойство.

— Да.

Она облегченно вздохнула:

— Теперь мы можем продолжать.

Теперь они могли думать о будущем.

Глава 22

— Что значит Pedicabo ego vos et irrumabo? — спросила Элиссанда, когда они поднимались по крутой тропинке, ведущей на вершину Хангман-Клиффс.

День был ясным и солнечным. Сверху открывался великолепный вид дикого берега и бушующего моря. Зрелище заворожило Элиссанду.

После завтрака они наняли экипаж и поехали в Комб-Виллидж — ближайшую деревню к скалам Хангман, а оттуда пошли пешком по горной тропинке, вероятно, протоптанной горными козлами.

Вир как раз пил воду из фляжки, которую захватил с собой. Услышав

вопрос, он подавился, совсем как его брат в ту ночь, когда эта фраза была названа девизом Эджертонов. Элиссанде даже пришлось похлопать его по спине.

Все еще кашляя, он рассмеялся:

— Помилуй Бог, ты запомнила!

— Конечно, запомнила. Но это ведь вовсе не чей-то девиз, правда?

— Нет! — воскликнул маркиз и с новой силой захохотал.

Она обожала его смех, тем более зная, что муж прошел долгий путь одиночества, прежде чем смог вот так весело смеяться и, не думая ни о чем плохом, идти с ней рука об руку по горной тропе. Она подняла его шляпу, упавшую на камни.

— Тогда что это? — Элиссанда пригладила его волосы и вернула шляпу на место, не слишком уверенная, под каким углом она должна сидеть на голове, поскольку раньше не сталкивалась с предметами мужского туалета.

— Это строка из стихотворения одного римского поэта, — объяснил Вир и понизил голос: — Она очень грубая, настолько грубая, что, полагаю, перевод этого стиха никогда не публиковался на английском языке.

— Да? — Элиссанда поняла, что просто обязана услышать перевод. — Скажи мне.

— Приличные молодые леди не должны слышать такие слова.

— А приличный молодой джентльмен не должен скрывать, иначе приличной молодой леди придется обратиться к его брату.

— Ах вот как! Шантаж? Мне это нравится. Ну если ты так настаиваешь, могу сказать, что первая часть фразы относится к содомии. — Вир снова расхохотался, увидев потрясенное выражение лица жены. — Не делай такое удивленное лицо. Я же предупредил, что стих грубый.

— Вероятно, я многого не понимаю в этой жизни. По моим представлениям, грубость — это когда один человек называет другого глупцом и уродом. Ну а как насчет второй части?

Вторая часть тоже относится к половому акту, может быть, чуть менее позорному, но при упоминании о нем приличная молодая леди немедленно потребовала бы свою нюхательную соль.

— Думаю, я понимаю, о чем идет речь.

Маркиз остановился.

— Нет, ты определенно не можешь это понимать.

— И все же я понимаю, — сказала она. — Помнишь ту ночь, когда ты напился до бесчувствия? Тогда ты упомянул о прерывании полового акта и сказал, что если будешь в совсем уж дурном настроении, то заставишь меня проглотить твое семя.

Вир разинул рот и напрочь забыл, что его следует закрыть.

— Беру свои слова назад. Ты действительно понимаешь. Но, Бог мой, что я еще сказал тебе в ту ночь?

На тропе появился пастух, который гнал небольшое стадо коз.

— Хотя, с другой стороны, — продолжил маркиз, — лучше не отвечай. Подождем до вечера. Боюсь, этот разговор заставит нас заняться делом, за которое нас арестуют.

Элиссанда хихикнула. Муж бросил на нее насмешливый взгляд:

— Будьте серьезной, мадам. Я забочусь о вашей репутации.