Ночь кровавых видеофильмов
Шрифт:
— Особенно грустно мне слышать слова, столь явно противоречащие слову евангельских апостолов, от того, кто был призван нести слово их пастве. — Сергей издал душераздирающий вздох и чуть поклонился Маргред, словно извиняясь за патера. — Ведь сказано было апостолом Павлом: «нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но всё и во всем Христос».
Попик охренел.
Маргред взглянула на Сергея с изумлением.
И не она одна. Лотарингское «высшее общество», наверное, меньше
А вот свои хоть и не поняли ничего, но не удивились ничуть. Привыкли уже, что их хёвдинг — полиглот.
— Это где такое сказано? — сварливо пробухтел опомнившийся попик. Уже по-франкски, надо отметить. Оценил произношение «проклятого язычника», надо полагать, и решил не позориться.
— В Послании к Коринфянам, — на том же языке с вежливой улыбкой ответил Сергей.
Точной уверенности у него не было, он же не Сладислава, которая могла процитировать Писание с любого места и с точным указанием источника.
— Ты же язычник! — сердито воскликнул попик. — Откуда ты можешь знать!
— Я умею читать. — Сергею нравился разговор. Потому что давал ему шанс понравиться Маргред. — А ты умеешь?
— Язычник! — взвизгнул попик. — И иудей! — Он указал пальцем на Машега: — Ты! Твои предки Христа распяли!
— Чего он верещит? — поинтересовался Машег у сидевшего рядом Дёрруда.
— Говорит: твои пращуры распяли его бога. — Убийца тоже развлекался и предвкушал. Надеялся, что вопли попика сподвигнут хозяев на решительные действия. И тогда гостям можно будет не стесняться. Ведь приказ хёвдинга однозначен: никого не бить, если нас не трогают.
— Распяли? — удивился Машег. — Не слыхал. Распяли — это как?
— Железными гвоздями к дереву прибить и пусть висит, пока не помрет.
— Гвоздями? Зачем железо попусту тратить? — возмутился практичный даже в пьяном состоянии Машег. — Башку отрубить или конями разорвать — вот это правильно. Ну или на кол посадить, если надо, чтоб помучился. А гвоздями… У нас в степи так не убивают. Может, это парсы или ромеи? А давно это было?
— Откуда я знаю, — пожал плечами Дёрруд. — У Варта спроси.
— Верно, — согласился хузарин. — Варт, а давно мои предки ихнего бога распяли?
Сергей поглядел на хузарина. Пьян, однако. Но не настолько, чтобы утратить боеспособность. Только большую часть разума.
— Твои предки точно тут ни при чем, — сказал он. — Они в те времена не Единому Богу поклонялись, а Великому Небу.
— Было такое, — солидно подтвердил Машег. И добавил с гордостью: — Свет истинной веры надо заслужить! Мои предки заслужили!
— Его предки, — сказал Сергей попику, — это другие иудеи. Они не в Иерусалиме живут, а в степи. Сказано было: «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему». Вот это о них.
Где
Попик тоже уточнять не рискнул. Потому что поймал грозный взгляд Виллибада. Сенешаль глаз не спускал с того края стола, где разместились нурманы Сергея. И нездоровое оживление среди них из внимания не упустил.
Сергей решил его успокоить.
— Хочу поднять этот кубок за щедрость барона Дамье э Шапель! — провозгласил он, поднимаясь. — Пусть вырастет сильным и храбрым и разит врагов на радость своей прекрасной матери и своим верным вассалам!
Пирующие разом заорали и немедленно выпили. А почему бы и не выпить, если есть что и повод имеется.
Сергей сел и через секунду почувствовал, как чьи-то пальчики несильно сжали колено.
Нет, не чьи-то. Глаза Маргред сияли для него. И сияли обещанием.
Глава двадцать первая
«Я тебя люблю»
— У тебя есть жена, Варт? — спросила Маргред.
Ножка ее лежала у Сергея на животе, предлагая его пальцам отправиться в путь от круглого колена вверх, туда, где пряталась меж влажных складочек крохотная живая жемчужинка.
— Есть, — не стал скрывать Сергей.
— Красивая?
— Да.
— А я красивая?
— Нет, — Сергей улыбнулся. — Нет, Марго, ты не красивая, ты прекрасна!
Ее волосы пахли розами. Розами пахла вода в чаше для омовения.
Чаша была мраморной и очень старой. Тут многое было старым: плитка на полу, статуэтка сатира в лавровом венке, поймавшего нимфу. Обычно статуэтка была целомудренно прикрыта холстом, но не этой ночью.
Чашу и статуэтку привез отец покойного барона.
— А-а-ах… — выдохнула Маргред. — Быстрее… Еще…
Она очень соскучилась. По ласке.
По сексу она соскучиться не могла.
До этой ночи. В сексе удивительная Маргред оказалась на удивление наивна. Чтоб не сказать больше. Покойный барон…
Ну да о покойниках либо хорошо, либо ничего, кроме правды. А такую правду говорить не хотелось.
Да Сергей и не говорил. Делал. И опыт всех его трех жизней пришелся кстати.
Розовая вода была приятно прохладной. И ее было много.
Она стекала с худеньких плеч Маргред на тяжелую грудь с крупными напрягшимися сосками, по чуть выпуклому животу скатывалась к лону, смывая влагу любви, сбегала по внутренней стороне бедер, по коленям, икрам, ступням и дальше, по мозаичному полу к идущему вдоль стены желобу, исчезая в оставленном в стене отверстии.
Сергей зачерпнул еще один ковш, увесистый, литра на три, и опрокинул его уже на себя, проморгался и увидел, что Маргред не вытирается, а глядит прямо на него.
— Сколько тебе лет, Варт?