Ночь на хуторе близ Диканьки
Шрифт:
Николя пожал плечами и разрешил. На свою голову. Ибо в тот же миг по всему храму словно бы пронёсся холодный порыв ветра, завывая по-волчьи, взметая пыль, заставляя зажмуривать глаза и сжимая самые храбрые сердца ледяной рукой страха…
– Спаси-сохрани, царица небесная-а…
В один момент ожила вся церковь. Наполнилась хохотом, визгом, хрюканьем и (да простит меня интеллигентный читатель) звуком ветров, пускаемых задницами неведомой нечисти. Что-то тяжко загрохотало по крыше, гулко застучало по потолку, подозрительно заскреблось по углам.
Разом погасли все свечи, кроме разве что маленькой лампадки,
– Вакула.
– А-а-а-а!!!
– Ты чего орешь?
– А шо вы мене пугаете?! – едва ли не бабьим фальцетом ответил могучий кузнец, раскатывая по полу длинную железную цепь.
– Что это? Зачем вообще? Это же суеверия махровые.
– Угу, подвиньтеся трохи…
– Да, конечно. – Николя отступил на шаг назад, дабы не мешать другу с оцеплением. – Но, право, я даже изумлён слегка, ты ведь по местным меркам считаешься культурным человеком. Кузнец! Это же, по сути, рабочая кость, цвет нации, сливки общества, центр вселенной, можно сказать. Ты же грамотный! Рисовать умеешь…
– Малювать, – нервно поправил кузнец, не отрываясь от дел.
– …малювать умеешь, церковные службы не пропускаешь, у самого пана головы на хорошем счету. А нервничаешь из-за каких-то природных явлений. Ну дунуло в двери сквозняком, так чего же сразу бледнеть-то?!
Вакула наверняка хотел как-то ответить, и даже не словами, а чем-то потяжелее, но не успел. Раздался дробный стук копыт, и в дверном проходе показались две колонны маленьких, не больше вершка, уродливых бесов. Голые, с длинными мохнатыми хвостиками, бодро поднятыми вверх, рожки торчком, пятачки выше бровей, и шаг печатают, как гренадёры в Киевском пехотном полку.
Николя даже невольно залюбовался их почти что армейской выправкой, но, когда мелкая нечисть выстроилась вдоль стен, под дикий, немузыкальный вой влетел в закрытый храм чёрный гроб! И, что страшнее всего, в гробу том сидела та самая бабка…
– Ха-ха-ха! – театрально-демоническим голосом расхохоталась старуха, встав в полный рост и разгоняя подолом облака перед слегка обалдевшими (или не слегка, если уж совсем по совести) приятелями. – Вот и смерть ваша настала, охальники!
Молодой человек открыл было рот то ли от изумления, то ли для ответа, но верный друг сгрёб его сзади за штаны, втягивая в очерченный цепью круг.
– Сопротивляться дерзаете, дурачочки? Так нет же вам!
Зависший в воздухе гроб, словно фрегат на всех парусах, рванулся вперёд и… отлетел, будто бы ударившись о невидимую стену! Стоящую на капитанском мостике бабку едва не выкинуло на фиг вверх тормашками, гулко стукнув затылком о край гроба. Даже бесы осторожно хихикнули в кулачок…
– Это чёй-то было, злодеи?! – Как вы заметили, старуха, в отличие от образа чернобровой красавицы, на малороссийский акцент даже не претендовала, а материла друзей на чистом русском. – Я ж вас, щенки куцехвостые, наизнанку выверну! Я вам уши оборву и при вас же съем, в соль макая, как яичко на Пасху! А потом причинадалы отвинчу, на колбасу порубаю
Вакула целомудренно прикрыл уши другу, а бабка, вновь встав в гробу в позу Стеньки Разина на челне, бросилась на штурм. Молодой гимназист так и замер, словно заворожённый суслик посреди малороссийской степи, а его приятель, наоборот, опустился на колени и, беспрестанно осеняя себя крестным знамением, пустился читать молитвы.
– Хосподи, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да свершится воля Твоя, да…
Ведьма завизжала, залаяла по-собачьи, бесы упали на пол, зажимая ладошками уродливые уши свои, пытаясь спастись от чистых слов, обращённых к престолу небесному. Не терпит этого их чёрная сущность, но и отступиться от христианской души не смогли они, ибо нет для мира нечистого ничего желаннее, как загубить православного козака! Впрочем, не только козака.
Вполне подойдёт для сей цели и богобоязненный кузнец, и образованный паныч из Нежинской гимназии. Хотя Вакула по-любому был предпочтительней, даже если просто исходить из общей массы мясного продукта. Николя же куда как менее румян и более тощ…
– Всё равно возьму! Мои будете! Никуда вам не деться! – орала бабка в гробу, долбя невидимую стену, очерченную кузнецом, с упорством турецкой армии, бьющей в стены Азова. Но наши герои божьими молитвами и твёрдой рукой держали оборону.
– Молоток дай.
– Да рассеются врази твои, як… шо?
– Молоток, говорю, дай.
– Та вона у мешке, вам надо, вы и берите. И не отвлекайте ж меня за-ради всего святого!
– Извини, – мрачно улыбнулся потомок великих запорожцев, пошарил в мешке кузнеца и вытащил среднего весу молот на длинной ручке. – Подвинься, пожалуйста. Что ты там только что говорил?
– А? Так, шо… э-э… во имя Отца и Сына и…
– …Святаго Духа! – закончил Николя, со всего плеча врезая железным молотом по летящему на них гробу. Удар оказался столь эффективен, что злобную старуху вышвырнуло на пол и накрыло обломками того же гроба сверху.
Бесы изумлённо притихли…
– А шо, так тоже можно було? – недоверчиво обернулся кузнец. – Отец Кондрат учил тока молитвою душу от нечистой силы защищать. Про молот я в проповеди отродясь не слыхивал.
– Западноевропейская нечисть, британская в особенности, жутко боится холодного железа, – авторитетно заявил геройский гимназист, счастливый самой возможностью поблистать книжными знаниями. – Отчего же и в наших пенатах украинских сие сработать не должно? Вот я и решился на научный эксперимент в условиях, приближенных к экстремальным, и по результату хоть сей же час садись да диссертацию на профессорское звание пиши! Хотя думаю, что учёные умы наши не готовы ещё к…
– Вот вы, значит, как, молодёжь, а? Драться решили?! Никакого уважения к старшим, ходи, стало быть, бабушка, голодной… Кума! Кума! Наших обижают!
Парни и переглянуться не успели, как в дверной проём влетела ещё одна ведьма на метле. Две нижние челюсти отвисли одновременно. Николя выпустил из рук молот, упавший по закону Ньютона на ногу Вакулы.
– Мамо! – возопил тот. И не подумайте, что из-за молота. Ну то есть не только из-за него…
– Сыне?! – столь же искренне удивилась прекрасная Солоха, пытаясь побыстрее развернуть метлу обратно. – А що ты тут робишь? Що тебе не спится, а?