Ночь пяти стихий
Шрифт:
— Ох, что ж делается?! Погодь, гость дорогой. Видишь, вся деревня погореть может.
Ефим быстро выбежал из помещения и припустился к месту пожара. Туда уже мчались деревенские с ведрами. Работа закипела — быстрая и спорая. Над русскими городами и деревнями всегда витал призрак пожара, одного из самых страшных и безжалостных врагов, и наваливались на него всем миром» со знанием дела. Вот уже один зачерпывает в реке воду, другой льет ее на огонь, третий выпихивает из хлева, который в любую минуту мог загореться, перепуганную, бурую в белых пятнах тощую корову.
К досаде Силы, рыжий Бориска
— Без меня обойдутся. Вона сколько народу, — хмыкнул он, а увидев, что Беспалый поднимается, непонимающе осведомился: — А тебе чего туда идти?
— Помогу пожар тушить.
— Ну что ж, ты прав, дело нужное. Ладно, пошли вместе.
Но Силе Рыжий был совершенно не нужен в качестве провожатого.
— Вон смотри, — показал в окно Беспалый, а когда Бориска прильнул к окну, то на его голову обрушился суковатый посох. Бил Сила аккуратно — чтоб лишним смертоубийством список грехов своих не пополнять, но вместе с тем, чтобы надежно обезвредить Рыжего. Он проворно связал поверженного веревкой, которую всегда таскал с собой, засунул в рот тряпку и поверх повязал полотенцем, дабы крики о помощи пресечь. Затем, проверив, хорошо ли спеленут Рыжий, и оставшись довольным, легко поднял его тело, оттащил в заваленную мешками и заставленную корзинами кладовую — здесь его долго не найдут.
Стрелец, охранявший баньку, вовсю глазел на пожар — это всегда было зрелище особо занимательное для ротозеев. Почуяв, что сзади кто-то есть, служивый обернулся и, сурово нахмурившись, взмахнул винтовой пищалью.
— Проходь. Не положено здесь стоять.
— Что, мил человек, баньку стережешь? — ехидно усмехнулся Сила. — Сурьезное дело.
— Не твоя забота, — огрызнулся стрелец.
— Не иначе мешок с золотом там лежит, ха-ха!
— Не мешок, а важный преступник, — изрек стрелец. — Так-то!
Не обращая внимания на стрельца, Сила шагнул вперед и заглянул в окошко.
— Так то ж баба… Молодая.
— Разбойница. Душегубка известная.
— Да-а, — уважительно протянул Сила. — Из самой Москвы иду, всяко видел, но чтоб молодуха душегубкой была…
— Из Москвы? А не врешь?
— Людям нашего звания врать не пристало.
— Чего там в Москве? Не слыхал, государь жалованья нам увеличивать не собирался?
— Не слыхал. Знаю, что новую монету чеканить начинают. И указ будет, чтоб старую нигде, а особенно в кабаках, не принимать.
— Ух ты! А не врешь?
— Не вру. Вот такие монеты, — Сила вытащил из кармана завалявшуюся у него серебряную французскую монету.
— Ну-ка покажь.
Озадаченный стрелец подошел к Беспалому, взял у него монету и с недоверием уставился на нее. Он хотел что-то спросить, но не успел — посох обрушился на его голову, в глазах, казалось, сверкнул с десяток молний, а потом навалилась тьма. Второй удар посоха сбил засов. Дверь баньки распахнулась. Сила зашел внутрь.
— Пошли, Варвара, — сказал он.
Ничего не понимающая девушка подняла глаза. Сила увидел, что она связана по рукам и ногам. Пришлось тратить бесценное время и резать ножом путы. Он уже почти закончил, и тут деревню огласил вопль:
— Держите инока!
Беспалый
— Все, Варвара, вот и конец веревочке нашей.
Сжав посох. Беспалый приготовился к горячему бою. Может, к последнему своему бою…
Гришке удалось незаметно подобраться к кухоньке на окраине сельца. Руки дрожали, искры не высекались, но все-таки сено задымилось, и вскоре банька полыхала вовсю.
Из своего убежища Гришка видел, как деревенские жители пытаются потушить пожар, как льют воду, разбрасывают и топчут угли. Но банька, где томится Варя, с его позиции не была видна, и о том, что происходит около нее, можно было только догадываться. Он видел лишь, как мелькнула черная фигура инока, идущего в ту сторону. И вот этот истошный вопль:
— Держите инока!
Некоторые селяне и стрельцы, сразу позабыв о пожаре, кинулись куда-то. Потом из-за забора выскочил Сила, державший Варвару за руку, сшиб двоих с ног, но набежавшая толпа прижала его к забору. Гришка хотел было кинуться на помощь, но тут же решил, что ничего сделать не сможет. В лучшем случае бесславно погибнет. У него была мысль получше.
— Эй, брюхатые! — заорал он, выскакивая из-за укрытия.
Трое стрельцов, бежавшие к месту схватки, остановились и недоуменно посмотрели на него. Гришка выхватил из-за пазухи пистоль и, не целясь, выстрелил. Он никогда хорошо не владел этим оружием и преисполнился изумлением, когда увидел, что его пуля сшибла плохо сидящую на стрелецкой голове шапку.
— У, гаденыш! — заорал стрелец.
Гришка бросился в лес, и трое стрельцов, которых он хотел увести с собой, кинулись за ним. Он пробежал по низу оврага, потом начал петлять в лесу, при этом заботясь о том, чтобы не дать стрельцам потерять себя и вместе с тем не попасться им в лапы. Длилось это несколько минут. Гришка задыхался, нога болела, несколько раз он был на грани того, чтобы попасться, но в последний миг, когда казалось, что стрельцы дышат ему в затылок, собрав все силы, он все-таки ускользал. Поняв, что больше не в состоянии играть в эту игру, он сумел-таки оторваться и, схоронившись в кустах, видел, как служивые, ругаясь на чем свет стоит, не солоно хлебавши отправились в сельцо.
А Гришка сел, уронив голову на колени, и заплакал. Он был переполнен ощущением потери. Когда он бежал из починка, то видел, что Беспалого и Варвару плотно окружили стрельцы и деваться им некуда. Он не стеснялся своих слез. Знал, что со смертью Вари свет в этом мире померкнет для него навсегда и бесконечной тоскливой чередой будут тянуться серые дни, стремясь к своему пределу — смерти. А Сила… Только сейчас Гришка понял, как любил его, как дорог был его сердцу этот человек, заполнивший в его душе зияющую пустоту, образовавшуюся после смерти всех родных людей.