Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь
Шрифт:
— За мной!
И Егорова направилась в сторону заснеженных деревьев, наконец отпустив Маринину руку. Они шлепали по подернутым ледяной корочкой лужам. В Марининых туфельках уже хлюпала вода. Галина теперь почти бежала. Когда женщины проносились между деревьями, ветки хлестали их по лицу. Снег сыпался Марине за воротник. Они выскочили на аллею, ведущую к Патриаршим палатам. Их купола так же тускло, угрюмо серебрились, как и рассветное небо. Здесь их поджидала машина. Рявкнул мотор, пахнуло выхлопным газом. Марина узнала автомобиль Галиного
Едва женщины рухнули на заднее сиденье, шофер рванул с места. Егорова, положив руку Марине на запястье, подала знак, чтобы она молчала. Машина притормозила у Боровицких ворот. Водитель опустил окно и показался охране. Солдат, кивнув головой, поднял шлагбаум, не поинтересовавшись пассажирами. Автомобиль выехал из Кремля, оставив по левую руку Москву-реку и храм Христа Спасителя, уже год как лежавший в руинах. Тут Егорова сунула Марине в ладонь листок бумаги и чуть кивнула на затылок шофера. Это опять знак: «Молчи, ни звука!»
Марина развернула листочек. Записка, но неразборчивая! Егорова убрала руку с Марининого запястья, чтобы она смогла поднести бумажку к самым глазам.
Н. А. ЭТОЙ НОЧЬЮ ЗАСТРЕЛИЛАСЬ.
ВЫСТРЕЛИЛА СЕБЕ ПРЯМО В СЕРДЦЕ.
ЧТО ЭТО САМОУБИЙСТВО, НЕ БУДЕТ ОБЪЯВЛЕНО.
И ТЫ ПОМАЛКИВАЙ!
Н. А., Надежда Аллилуева!
Все-таки Марина вскрикнула. Егорова больно ущипнула ее за бедро. Взяла у нее записку и порвала в лоскуты. Затем разжевала их и решительно проглотила.
Теперь не только Марининым ступням было холодно, озноб разбежался по всему телу. У нее перехватило дыхание. Галина опять стиснула ей бедро. Теперь понежней, но пальцы у нее были железные.
Миновав Ленинскую библиотеку, автомобиль остановился на Арбатской площади у пока еще безлюдного Гоголевского бульвара. Марина жила отсюда неблизко, на Первой Мещанской. Она удивленно воскликнула:
— Здесь меня высаживаете?! Так далеко тащиться!.. А к дому не подвезете?
Она сдерживала рыдание, стараясь не показать свою слабость. Промолчав, Егорова вслед за ней вышла из машины. Она сжала Марину в объятиях. Казалось, что прощаются две подруги, но при этом Егорова ей нашептывала:
— Забудь эту ночь, Марина. Забудь меня. Забудь Иосифа, забудь все, что ты видела и слышала. Кремль — это настоящий террариум. Скоро кто-нибудь шепнет Сталину, что ты виновна в его несчастье. Если хочешь остаться в живых, исчезни. Или тебе помогут исчезнуть. Главное, не появляйся в театре. Затаись!
Вашингтон, 22 июня 1950 года
— … Так я и сделала, затаилась, как мышка.
— Мисс… Погодите… Минутку!
Это был Никсон, так вцепившийся в микрофон, словно боялся, что его отнимут.
— Всем известно, мисс Гусьева, что жена Сталина умерла в больнице от приступа аппендицита.
— Ложь! Она покончила
— Это по вашей версии.
Русская только пожала плечами. Никсон переглянулся с Маккарти и Вудом. Заговорил Маккарти:
— И у вас есть доказательства ее самоубийства?
— Доказательства?
Она засмеялась, будто хорошей шутке. Смех был искренним, чуть ироничным.
— Я сама и есть доказательство, господин сенатор. Уж я-то знаю, где находился Иосиф Виссарионович Сталин, когда его жена покончила с собой. На вечеринке она вовсе не выглядела больной. Она ему закатила сцену…
— Но вы же не были свидетельницей самоубийства.
— Действительно, не была.
Вновь инициативу перехватил Никсон:
— Вы не видели собственными глазами, как она застрелилась. И трупа тоже не видели.
— Ну, хотите верьте, хотите нет…
— Вы нам достаточно лгали, мисс Гусова, так что сами понимаете… — прошипел Маккарти.
Они с Никсоном сознательно перевирали ее фамилию.
— У меня не было выбора. Я боялась тюрьмы.
— Там в результате оказывается любой нарушитель закона, — назидательно произнес Вуд.
Она ему ответила яростным взглядом. В таком гневе мы ее еще не видели.
— Да, я воспользовалась поддельным паспортом, но кому я этим навредила? Теперь вы все знаете и мне больше незачем лгать. Я говорю чистую правду! Самоубийство Надежды Аллилуевой мне сломало жизнь. Если бы она не застрелилась, я сейчас была бы знаменитой актрисой. Моя слава, может, докатилась бы и до Америки. Но все пошло прахом! Она покончила с собой, и мне пришлось забыть о сцене, прятаться, скрывать прошлое.
На последних словах ее голос сорвался. Глаза затаились под густыми ресницами. Шиньон выбился, и ее волосы растрепались. Теперь она выглядела встрепанным воробышком. Кон почуял, что пора нанести удар, и вновь оседлал своего любимого конька:
— Я правильно понял, мисс, что после кремлевской вечеринки у вас не было другого выхода, как стать шпионкой?
— Сколько можно повторять? Я не шпионка и никогда ей не была!
— Ну, если вам нечего скрывать, зачем же было въезжать на территорию Соединенных Штатов по фальшивому паспорту?
— Вы сами прекрасно знаете! По какому еще паспорту я могла въехать? Неужели вам не известно, что в Советском Союзе можно получить заграничный паспорт и право на выезд только по особому разрешению? А без паспорта вы меня впустили бы? Майкл предупредил, что меня или вообще не пустят в страну, или в лучшем случае интернируют. Я знаю, что у вас тоже есть лагеря…
— Майкл? Это агент Эпрон, которого вы убили?
— Хватит! Хватит твердить одно и то же! Это чушь! Я не убивала Майкла…
Мы ждали новой вспышки ярости, но русская вдруг склонила голову. Я теперь видел ее только со спины. Было заметно, как напряглась ее шея. Еще несколько секунд раздавался треск стенографисток, затем установилась полная тишина. Но прокурор не дал паузе слишком затянуться.